– Толян, ты что ли?
– Ты гля, Платоныч, он ещё спрашивает! Ему говоришь… рассказываешь… Да отдай ты чайник…
Послышался шум возни. Расплескавшаяся из чайника вода попала Саше на ноги. Потом Толян вдруг резко взвыл, как от боли, чайник громыхнул об пол, а голос Платоныча тихо выругался. Тут уж Саша проснулся окончательно и радостно вскрикнул:
– Так они вас отпустили? Отпустили?!
– Ага, вроде как, – почему-то шёпотом и испуганно произнёс голос Платоныча. Толян так и выл, скрючившись на полу и раскачиваясь из стороны в сторону.
– Они его что, ранили? – Саша кивнул в сторону сидящего на полу в неясном свете уличного фонаря Толяна и хотел подойти к нему.
– Тихо-тихо-тихо… – Платоныч слегка оттолкнул Александра в сторону и прошептал. – Тихо. Лучше не надо.
– Но почему? И чего впотьмах?
От ярко вспыхнувшей лампочки все трое зажмурились и склонили вниз головы. Саша отнял руку от выключателя и ахнул: вся его комната была в кровище. Чайник валялся на полу в огромной луже, тоже кажущейся кровяной из-за попавших туда и успевших растечься красных капель. Толян молчал, прижав к животу обе руки, и всхлипывал. Его одежда, лицо, даже волосы были в крови. Саша боязливо прикоснулся к его плечу:
– Толян… а, Толян…
– Дрыхнешь тут… ничего и знать не желаешь…
Наверное, он был уверен, что спящий крепким сном Сашка мертвецки пьян. Платоныч, кстати, вёл себя довольно странно. Он сначала кинулся тушить свет, потом передумал, бросился к окну, долго там что-то высматривал и, наконец, задёрнув шторы, кивнул в сторону Толяна и прошептал:
– Ты ему дай. Совсем плох.
– Да что дать-то?
– Ё…!!! – То же самое трёхэтажное построение их слов, не присутствующих в словарях и прозвучавших тут пару минут назад, вылетело из-под согнувшегося Толяна. – Он не понял! Он всё ещё ничего не понял!!!
– Да не ори ты! – Теперь Саша, конечно, понял, о чём речь. Только вот никак не мог соотнести количество пролитой тут крови с тем, кому эта кровь принадлежит и почему вместо медицинской помощи требуется выпивка.
Платоныч примиряющими жестами отправил сначала Сашу на кухню, а потом стал тихо увещевать не желающего утихомириться Толяна.
Вскоре Толян, хлюпая носом, уже был в более благостном настроении. Алкоголь притупил чувства, развеял тревоги. Давно переросшему свой юношеский возраст, но, по сути, не ставшему мужиком парню хотелось одного – чтобы его пожалели, чтобы о нём позаботились, чтобы к нему больше не приставали. Ни свои, друзья, ни чужие. Никто. И никогда. Его ворчание перешло в бессвязное бормотание, и он затих.
– Уснул, – констатировал Платоныч.
Толян так и не пожелал показать Саше обмотанную тряпкой руку, которая только-только перестала сочиться кровью. Платоныч знаками и жестами уговаривал не приставать к нему ни с расспросами, ни с показами. Руку пострадавшего всё же обвязали выше локтя жгутом, чтобы не возобновилось кровотечение, а потом, когда Толян уснул, перетащили его на диван. Платоныч так же беззвучно показал Саше глазами в сторону кухни – потолковать, мол, надо.
– Выпытывали они у него, откуда золотишко, – вздохнув и опустив глаза, не стал тянуть с ответами на повисшие в воздухе вопросы Платоныч.
– Значит, всё-таки пытали, сволочи… – Саша стукнул кулаком по столу и заскрежетал зубами. Не удержался, чтобы не спросить. – Как вы могли?! Ну как?!! К волку в пасть?
Платоныч закатил глаза, уже готовые вновь наполниться слезами, и замотал всклокоченной головой с безумными глазами:
