– Так почему Аарон проявляет к этой теме столько внимания тогда? – Малкиэль все еще чувствовал, что какая-то невысказанная суть происходящего по-прежнему ускользает от него.
– Он в последнее время изучает вопрос о демонах.
– О демонах?
– Именно. И уже прочел на эту тему немало текстов. Даже отдельные, разбросанные по трактатам примечания находит, где говорится что-то о демонах. Как раз поэтому, начав лучше, как он говорит, понимать их природу, он и пришел к выводу, что Мора не следует трактовать как конкретное существо. Но ведь, кроме Мора, есть и другие демоны…
– Вот и мне Аарон сказал, когда сидели в столовой, что я должен больше узнать о демонах, – вспомнил Малкиэль и немного подозрительно взглянул на Ицхака, – скажи, а почему он решил, что мне надо пообщаться именно с тобой?
– Потому что я умею чувствовать людей, – совершенно спокойно ответил тот.
– Неужели? И что ты, например, во мне почувствовал?
Оба молодых человека обернулись друг к другу. Впервые они смотрели прямо в лицо один другому. Ицхак, который раньше прищуривался, то ли чтобы лучше видеть вдалеке, то ли просто из-за солнечных лучей, теперь широко открыл глаза, в которых поблескивало сочетание простодушного дружелюбия с чем-то другим, скрытым, что, вероятно, давало ему ощущение превосходства в этой ситуации.
– Я чувствую, – начал он, – что ты хороший человек, с которым мы могли бы действовать сообща. И что мы можем стать хорошими друзьями. И больше доверять друг другу. И что ты можешь вполне неплохо вписаться в наш коллектив. Но… у меня есть еще один вопрос, на который только ты способен ответить.
– Какой?
– Умеешь ли ты хранить секреты?
Малкиэль впервые поймал себя на том, что то смутное ощущение, которое неуловимо присутствовало у него с самого утра, не находя явного выражения, теперь начало приобретать едва различимые очертания. Он чувствовал, что за всеми разговорами, за всеми произнесенными в этот день словами скрывается что-то большее. Нечто такое, что, по-видимому, хорошо понимали остальные, и чего он, новичок в этом месте, никак не мог ухватить.
Однако теперь ему нужно было что-то ответить. Он чувствовал, что в зависимости от его ответа, эта ускользающая от внимания правда может раскрыться или же, напротив, надолго уйти в тень. А в самом деле: умеет ли он хранить секреты? Бывало ли так, что ему приходилось оберегать чьи-то тайны от разглашения?
На мгновение он вспомнил, как десять лет назад его маленькая сестренка Двора попросила его не говорить маме, как она ночью без спроса берет из холодильника пирожные. Поскольку у них есть еще два брата, родители, очевидно, и сами понимали, что причиной исчезновения пирожных является кто-то из детей. Малкиэль обещал никому не рассказывать, но, спустя несколько дней, когда Двору стало тошнить, он подумал, что это может быть из-за того, что она объелась сладостями, и все-таки осторожно поведал эту маленькую тайну родителям. Никаких последствий тогда это не возымело. И все же… значит ли это, что он не сохранил доверенный ему секрет? А что, если бы ему передали государственную или военную тайну? Что, если бы какой-то враг предложил крупные деньги за ее разглашение?
Пока Малкиэль думал, Ицхак терпеливо наблюдал за его реакциями. Наконец, тот собрал всю свою решимость и твердым голосом произнес:
– Да, я умею хранить секреты.
Другого ответа не следовало и ожидать. Ицхак молча улыбнулся. Теперь это была улыбка полного принятия и согласия. Казалось, и без того неплотная завеса, которая их отделяла, в этот момент окончательно растворилась, и между ними установилось доверие, не нуждавшееся в словах или дальнейших доказательствах. Малкиэль и сам на смену настороженности все больше испытывал к новому другу явную симпатию. Он лишь ждал, не захочет ли тот посвятить его в какой-то особый секрет.
