. С одной стороны, он руководствовался этическими соображениями, ибо «преступления Сталина были столь велики, что умолчать о них было бы также преступлением».
И вовсе не малодушие заставляет нас составить список преступлений, совершенных Сталиным и другими адептами культа личности. Этого требует в первую очередь уважение к памяти наших погибших отцов и братьев, сотен тысяч, миллионов людей нашей страны, которые стали жертвой произвола и беззаконий, совершенных Сталиным. Ибо если мы не сумеем извлечь из этой трагедии всех необходимых уроков, то гибель целого поколения революционеров, а также миллионов других ни в чем не повинных людей останется в истории советского общества не более как бессмысленной катастрофой[72].
С другой стороны, этические мотивы тесно переплетались с политическими. Искать смысл катастрофы и предотвратить ее повторение было необходимо для того, чтобы очистить советскую систему от прошлых извращений и придать ему новую легитимность.
В действительности беззакония Сталина нанесли в глазах миллионов людей заметный удар и по самой идее социализма. И наша задача состоит в том, чтобы, преодолев все последствия культа личности, вернуть этим людям идею социализма. И в первую очередь мы должны преодолеть в себе главное и наиболее опасное последствие культа личности – боязнь говорить правду[73].
Медведев не был профессиональным историком; кандидат педагогических наук, он с 1962 по 1971 год работал научным сотрудником в Академии педагогических наук СССР. Тем не менее он считал себя вправе заниматься историей в свое свободное время и искренне верил, что его исследование будет способствовать демократизации партии и преодолению последствий культа личности Сталина. Медведев действовал открыто, не скрываясь от глаз партии. Летом 1964 года по просьбе Юрия Андропова он прислал ему свою рукопись и встретился с ним[74]. Однако свержение Хрущева существенно изменило положение историка:
Исторические исследования не преследовались тогда, в 1962 – 1964 гг. Я брал свой предмет для исследования шире, чем это было в печати, но все-таки я считал, что это идет в русле партийной политики. Я не считал себя диссидентом. Диссидентом ‹…› я стал считать себя после отставки Хрущева, когда я продолжил и даже расширил эти исследования. А официальная политическая позиция была остановить, прекратить, восстановить уважение к Сталину в нашей партии. ‹…› А я продолжал работать в прежнем направлении, поэтому меня можно было бы уже считать диссидентом с 1965 года. Моя линия и линия, по которой шла партия, они разошлись[75].
Не получив официального разрешения для исследовательской деятельности, Медведев не имел и доступа к архивам. Он мог работать на основе газетных и журнальных статей, появившихся в центральных и республиканских печатных органах во время оттепели и посвященных сталинским репрессиям. Очень важными источниками информации оказались устные и письменные свидетельства так называемых старых большевиков, членов КПСС с дореволюционным стажем или вступивших в партию во время революции или Гражданской войны и занимавших при Сталине высокие посты в партийных и государственных органах власти. Многие из них стали жертвами террора 1930-х, а среди тех, кто уцелел, антисталинские настроения не были редкостью. Пожалуй, самой заметной фигурой среди них был Алексей Снегов, отважно открывший глаза Хрущеву и Микояну на необходимость выступить перед XX съездом с разоблачением Сталина
![Bo][ing Day истребить «колхозника»](/uploads/covers/fe/bo-ing-day-istrebit-kolhoznika.jpg)
