И Женька поет «Людей», а я, Дюша и Шурик ему подпеваем. Гитара у них дрековская, но кое-что у нас все же получается. Тут появляется еще одна бутылка ― это я говорю, чтоб не показалось, что я скрываю, что была водка. Водка была, но оказалась такой горькой, что я после первого раза пропускал, а ребятам она много не добавила ― они люди закаленные. Без нее все было бы точно так же, по крайней мере, для меня.
Потому что была ночь, и темно, и кроме нас на берегу никакого света (получается, что мы ― это свет; нет, свет ― это костер), и наш небольшой мир кончается на освещенных лицах сидящих напротив. Дальше, за ними, ничего нет. Там тьма, ничто, и пока мы здесь сидим, пьем и поем, там не живут люди, не ходят звери, не стоят горы, не действуют законы, нет природы и мира, и если я обернусь и посмотрю в темноту, я не увижу, я никак не постигну того, что там. Потому что все здесь, в освещенном круге костра.
За «Людьми» идет песня номер два ― «Виноградная косточка», они ее тоже не знают. Потом мы начинаем петь что попало и в конце концов сваливаемся на Гребенщикова, что и отмечено в эпиграфе к этому рассказу. Разгулявшись, мы начинаем орать, не щадя глоток, так что даже гитара становится почти не нужна. Незнакомые совсем друг другу люди, мы сходимся голосами на этих текстах, узнанных и выученных в разных местах и в разное время, ― каждый в них слышит что-то свое, но какое это имеет значение?
Щекотрясам, видно, надоедает слушать непонятные песни, и они начинают по одному расходиться ― вот почему Женька сказал, что мы их разгоняем. Наш мир становится еще меньше. Потом мы устаем драть горло и начинаем философствовать. Оказывается, Шурик тоже москвич, и он тоже здесь в первый раз, приехал отдохнуть от столичной суеты.
– Послушай, ― говорю я, ― объясни мне такую простую вещь ― почему на свете есть только две выделенные точки ― Москва и Телецкое озеро, где могут жить и встречаться такие люди, как мы с тобой. Вчера на теплоходе я весь день проговорил с незнакомым мужиком о смысле жизни, и он тоже оказался из Москвы. А? Есть, наверно, закон природы на эту тему?
Шурик ничего не находит мне ответить, и мы обсуждаем законы природы, мировые катаклизмы и цены на магнитофонные кассеты. Он выслушивает мою теорию Бога, первая заповедь которой ― «Ты есть Бог», а я решаю не спорить с его, в общем-то, сырой идеей, что человек ― это одна большая молекула (Шурик ― химик по специальности), и так далее. Не оставляем мы без внимания и вопрос влияния алкоголя на потенцию к философии, потом нас заносит на идеалистов-солипсистов, и мы соглашаемся, что, в сущности, есть только я (или он, тут мы не договорились), а все остальное ― плод моего (или его) воображения. После этого уже стало непонятно, разговариваем мы друг с другом или с собственными мыслями, но вспомнив, что это одно и то же, мы успокаиваемся и даем жару дарвинистам-эволюционистам, а заодно всем остальным материалистам, которых удается припомнить. Дальше речь заходит о восточной мудрости, и Шурик по секрету шепчет мне, что человек воплощается на земле пятнадцать раз, и в следующий раз я воплощусь в Рамакришну, с чем я не берусь спорить, потому что в будущем еще не был.
Наконец, костер догорает, Женька с Андрюхой уходят в палатку, Шурик погружается в размышления, а я иду погулять по пляжу. Мир становится совсем маленьким и моим. Тишина вокруг мертвая ― возню у палатки я слышу, но она никоим образом не запечатляется у меня в голове. Я не вижу почти ничего, ничего особенного не чувствую под ногами ― там ровный мокрый песок ― и могу совершенно спокойно считать себя единственным человеком на земле.
