Истории из жизни уездного городка. Встречи с неведомым - страница 2

– Здравствуй, – глухо пробурчал кочегар.

– А я вот Володьку помянуть пришел, как-никак девять дней.

С этими словами Кондратий вынул из кармана бутылку, содержимое которой Мирон определил безошибочно. Бумажная пробка из местной газеты, закрытая сверху желтым полупрозрачным напалечником, указывала, что это «голубь мира» – очень уважаемый гостевой напиток.

Производившая его баба Маня такую упаковку объясняла просто: «Чтоб дух не выходил» – и требовала возврата напалечников при повторных визитах потребителей.

Фирменный рецепт этой оригинальной сногсшибательной жидкости баба Маня держала в строжайшей тайне. Правда, невестка, как-то приехавшая ее проведать, проговорилась, что в деревне, где начиналась деятельность баб-Маниной «фирмы», ее свекровь проводила опыты с куриным пометом и другими столь же специфичными компонентами.

Но злые языки, учитывая отсутствие поблизости кур и наличие множества голубиных выводков на чердаках, распространяли слух о голубиных добавках, что и стало его псевдонимом. Да и саму бабу Маню теперь часто называли Голубем Мира, хотя она без всякого грима могла сыграть роль бабы Яги в любом детском ужастике.

Кондратий поставил бутылку на стол и положил рядом небольшой кусок вареной колбасы.

– Хлеб-то есть?

– Есть! – светясь своим «частоколом», бодро сообщил Колька, оказавшийся тут как тут. Определенную заинтересованность к происходящему проявил и Термометр, потянувшись и выгнув взъерошенную спину.

Мирон хоть и был знаком с Кондратием – тот заходил пару раз к Володьке, но практически с ним не общался. Видок у него был, надо сказать, весьма отталкивающий. Кондратий в любую погоду ходил в коричневом демисезонном пальто и в темно-серой, давно потерявшей форму шляпе. Пузырящиеся на коленях брюки и полуразвалившиеся ботинки говорили о его бродячем образе жизни. Кроме одежды, видавшей виды подвалов и подворотен, еще более отталкивающее впечатление производили серые водянистые глаза на узком лице. Длинные полуседые волосы до плеч и большие заостренные уши тоже не обладали привлекательностью. Все это в совокупности с одеянием придавало облику Кондратия довольно экзотический вид.

При других обстоятельствах Мирон сразу отказался бы от такого общества, но помянуть товарища – дело святое! Да и организм уже был настроен. Мирон взглянул на часы: без двадцати пять – рановато. Конечно, лучше бы на часок попозже. Колька понял, и показывая старшему свою выдержку, он хлопнул гостя по плечу и порекомендовал:

– Слышь, Кондратий, погулял бы ты минут двадцать, не дай Бог, начальство нагрянет, еще и ему наливать придется.

– А хрен им в дышло, чтоб оттуда вышло! – неожиданно для самого себя рубанул Мирон.

Колька чуть не зашелся от хохота.

– Все! – вновь рубанул Мирон. – Перерыв на полдник!

Колька быстрыми отработанными движениями вымел на стол всю имеющуюся закуску и приборы: граненые стаканы и гнутые алюминиевые вилки, в незапамятные времена перекочевавшие в котельную из соседней шашлычной.

Мирон слегка его подколол:

– Эх, Колек, а метал бы ты так уголек!

Колька опять хохотнул, выловил из трехлитровой банки соленый огурец и начал нарезать его не очень ровными дольками. В пять минут стол был накрыт.

В пять минут стол был накрыт.

Кондратий безошибочно налил каждому по сотке – один в один. Потом взял кусочек хлеба, положил на него дольку соленого огурца и замер. Мирон и Колька тоже подняли свои стаканы, молча поглядывая на полупрозрачную жидкость. Каждый думал о своем и вспоминал Володьку. По сложившемуся в кочегарках этикету было положено: кто наливает – тот и говорит.