Убивец сокрушённо качает головой.
– И ведь «прокатило». Жаль только, что Вы не поверили…
– А не наоборот?
Убивец устремляет на меня недоумевающий взгляд.
– Не понял…
– Объясняю: может, сначала был член – а петля потом?
Он реагирует моментально.
– Нет, сначала была петля!
– Соображаешь!
Сейчас моя очередь усмехаться.
– Думаешь таким образом избежать «особой жестокости»?
Парень молча уходит от меня глазами.
– Ну, да ладно… А как же ты не нашёл пуговицу?
Убивец с честным сожалением на лице разводит руками.
– Не нашёл… Кровь пошла носом… Да и времени уже не было…
– А рубашку почему не выбросил? Коллекционировал улики против себя?
Убивец кривит щекой в усмешке.
– «Жадность фраера сгубила»… Рубашка – совсем новая, китайская «Дружба» – чистый хлопок…
За совершение умышленного убийства с особой жестокостью – я подстраховался «вышаком», да и согласно акту СМЭ на момент «усекновения» будущий труп ещё был жив – убивец был «вознаграждён» пятнадцатью годами лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии усиленного режима. Суд, из-за моей подстраховки лишённый возможности вернуть дело на дополнительное расследование, даже не стал переквалифицировать обвинение на менее тяжкое типа «убийство в состоянии сильного душевного волнения» или что-нибудь в этом роде. Ну, а я постарался посредством материалов дела донести «светлый образ шахтёра-кинозвезды» до сведения широких масс трудящихся, ибо, как сказал Господь: «по делам вашим судимы будете». «Jedem das seine»: «Каждому – своё»…
БОГ ШЕЛЬМУ МЕТИТ.
Я уже говорил о том, что следователь дел не выбирает: все, какие «Бог пошлёт» – чаще всего, в лице прокурора. Узкая специализация – это для глупого кино. Единственное, что верно: дежурный следователь выезжает на все трупы. На все: убийство, самоубийство, несчастный случай, без признаков насильственной смерти и т. д.
Вот, почему я оказался у небольшого котлована во дворе обычной «сталинской» трёхэтажки. Котлован был рукотворный: слесари районного ЖКХ постарались. Только не до конца постарались: яму выкопали – а огородить её или хотя бы обозначить верёвочкой с флажками поленились. В результате в котлован упала и утонула трёхлетняя девочка. Я сам багром вылавливал её из этого «озера» глубиной в два метра и площадью в тридцать квадратных метров. А так как везти тело в морг было не на чем – «Скорая помощь» в роли «труповозки» – тоже для тупого кино – мы посадили мёртвую девочку на заднее сиденье, а сами с сержантом сели по бокам. (Сержант всю дорогу до морга сидел ни жив, ни мёртв, боялся пошевелиться).
Вернувшись в «контору», я тут же возбудил уголовное дело. Прокурор меня поддержал. За два дня я допросил всех фигурантов: родственников девочки, работяг и их начальство, причём самого главного начальника пришлось доставлять силами ОУР и участкового: начальник кричал, что он всем нам «покажет кузькину мать».
И «показ» начался уже на третий день: и мне, и прокурору пошли звонки. Звонили и по линии ЖКХ (город, область), и из исполкома, и из отделов райкома партии. Наконец, в один из дней в кабинет заглянул белый, как полотно, прокурор.
– Нас вызывают в райком. К первому секретарю…
– Почему «нас»? – удивился я. – Я – беспартийный, даже не комсомолец.
– Ну, ты же ведёшь дело!
Прокурор был изрядный трус: я сразу понял, что вызвали его одного, а меня он тянет за собой как «громоотвод».
