Как только народное собрание в Колоне с видимым единодушием приняло все предложения Писандра, его распустили, и новый совет Четырехсот был избран и сформирован в предписанной форме. Теперь оставалось только ввести их в булевтерий. Но это нельзя было сделать без силы, поскольку совет Пятисот уже находился там, вероятно, отправившись туда сразу после собрания, где их присутствие (по крайней мере, пританов или сенаторов председательствующей филы) было необходимо как законных председателей. Им предстояло обсудить, что делать в связи с только что принятым декретом, лишавшим их всех полномочий. Не исключалось и то, что они могли организовать вооруженное сопротивление, для чего в данный момент были особенно благоприятные условия, поскольку занятие Декелеи лакедемонянами держало Афины в состоянии, близком к постоянному лагерю, с большой частью граждан, день и ночь находившихся под оружием. [51] Против такой возможности Четыреста приняли меры. Они выбрали время дня, когда большинство граждан обычно расходилось по домам, вероятно, для утренней трапезы, оставляя военный пост с сложенным и готовым оружием под сравнительно слабым присмотром. Пока основная масса гоплитов покидала пост в это время, согласно обычной практике, гоплиты – андрийцы, тенийцы и другие, – пользующиеся доверием Четырехсот, получили тайный приказ оставаться наготове и вооруженными на небольшом расстоянии, чтобы в случае признаков сопротивления немедленно вмешаться и предотвратить его. Приняв эту меру предосторожности, Четыреста двинулись к булевтерию, каждый с кинжалом, спрятанным под одеждой, в сопровождении особой охраны из ста двадцати молодых людей из различных греческих городов – орудий убийств, организованных Антифоном и его сообщниками. [41] В таком строю они вошли в булевтерий, где заседал совет, и приказали сенаторам удалиться, одновременно предложив им выплату жалования за весь остаток года – по-видимому, около трех месяцев или более до начала Гекатомбеона, месяца новых назначений, – в течение которого их полномочия должны были продолжаться. Сенаторы не были готовы сопротивляться декрету, только что принятому с соблюдением формальностей, теперь подкрепленному вооруженной силой. Они подчинились и разошлись, каждый получив причитающееся жалованье при выходе. То, что они подчинились превосходящей силе в таких обстоятельствах, не вызывает ни осуждения, ни удивления; но то, что они приняли от рук заговорщиков эту выплату за неотработанное время, было низостью, которая почти делала их соучастниками и бесчестила последние часы демократической власти. Четыреста теперь торжественно заняли булевтерий без малейшего сопротивления – ни внутри его стен, ни за их пределами, со стороны каких-либо граждан. [52]
Так погибла, или казалась погибшей, афинская демократия, после почти столетнего непрерывного существования со времен революции Клисфена. Казалось невероятным, что многочисленные, разумные и законопослушные граждане Афин позволят кучке из четырехсот заговорщиков лишить их свободы, в то время как большинство из них не только любили демократию, но и были вооружены, чтобы защитить ее. Даже их враг и сосед Агис в Декелее с трудом верил, что революция действительно свершилась. Мы увидим далее, что она не устояла – и, вероятно, не устояла бы даже при более благоприятных обстоятельствах, – но сам факт ее осуществления настолько необычен, что требует объяснения.
