История и фэнтези. По следам героев «Игры Престолов» - страница 22

В интервью Мартин не устаёт подчёркивать тесную связь своих книг с реальной человеческой историей: «Я люблю исторические романы; но есть проблема. Я неплохо знаю историю, так что я знаю, как эти исторические романы закончатся! Историй из Войны Роз может закончиться только одним способом! А я люблю не знать. Ожидание, напряжение. Я хотел что-нибудь с масштабом исторического романа без ограничений заранее известного конца».[54] В 2017 году на вопрос очередного интервьюера, влияет ли окружающая его политическая обстановка на его книги, Мартин ответил: «Я живу в этих временах, поэтому неизбежно, что они влияют на меня. Но в процессе написания этого, я, вероятно, был намного больше погружён в политику Средних веков, крестовых походов, войну Роз и Столетнюю войну».[55] Далее он высказывается еще откровеннее: «Я пишу историю войны, реально-то – Войну Роз. Столетнюю войну».[56] В 1993 году, творческая фантазия Мартина получила мощный толчок после поездки по французским местам сражений Столетней войны: «Я ехал по Бретани и дорогам Франции к этим маленьким средневековым деревням, я видел замки, и как-то это меня опять раскачало. Я стал думать о Тирионе, Джоне Сноу и Дейенерис, моя голова была полна Игры Престолов».[57]

Когда Мартина обвинили в том, что в его книгах слишком много насилия против женщин, он опять апеллировал к реальной человеческой истории: «Я пишу историю войны… Там везде „война“ в названии моих вдохновений [Война Роз, Столетняя война]. И когда я читаю исторические книги, изнасилование – часть этих войн. Никогда не было войны, где такого не было, и это включает современные войны. Мне кажется, что есть что-то фундаментально нечестное, когда ты пишешь историю войны и опускаешь это».[58] А уж когда затронули вопрос рыцарства, то автор высказался, что «идеалы рыцарства воплощают одни из самых лучших идеалов, которые когда-либо придумало человечество. Реальность была несколько похуже, иногда ужасна. Конечно, это также верно и в отношении Семи Королевств».[59]

Интересно, что в своих книгах Мартин концентрируется только на военном аспекте рыцарской культуры, совершенно игнорируя, что в XII и XIII веках ярко расцвела «придворная рыцарская культура, блестящая, изысканная и нарядная, весьма отличная от примитивной и суровой культуры господствующего сословия раннего средневековья. Рыцарь продолжает оставаться воином, но придворный этикет требует, чтобы наряду с традиционной доблестью он обладал светскими изящными манерами, соблюдал во всем „меру“, был приобщен к искусству и почитал прекрасных дам, то есть являл собой образец придворного вежества, именуемого куртуазней».[60] Культ Прекрасной Дамы – неотъемлемый и очень важный элемент культуры средневековья, имеющий самое прямое отношение к сословной системе. Именно этот культ положил основу куртуазной поэзии, возникшей в Провансе (юг Франции) XI века. Старопровансальские трубадуры (поэты) были очень неоднородны в сословном плане: среди них были и представители знати, и мелкопоместные рыцари, и простолюдины. Так знаменитый трубадур Бернарт де Вентадорн был сыном замкового пекаря, Пейре Видаль вышел из семьи скорняка, Эльяс Кайрель начинал резчиком. Собственно, в поэзии трубадуров XI–XII веков (самого что ни на есть зрелого средневековья) сословные различия стираются: куртуазной любви достоин не тот, у кого много денег и древнее происхождение, а тот, у кого благородное сердце, даже если сам он беден и незнатен. А пели песни этих трубадуров и принимали их при всех дворах французских сеньоров.