Ну, а за двойки свои отыгрывался тем, что постоянно подлавливал Фолю Львовича на всякой неточности или ошибке. Не очень-то ему это нравилось. Однажды во время перемены сидел он за столом своим, сидел и вдруг обратился ко мне: мол, за что ты меня так не любишь? И видя, что я в ответ благоразумно помалкиваю, добавил уже с некоторой лирической интонацией в голосе:
– Кто ты, будущий Галуа, Гаусс, Лобачевский?
Грустно и горько мне вспоминать, как я обходился с этим, по существу, добрым и милым человеком. Грустно и то, что не оправдал его надежд, и вообще оказался очень и очень далеко от математики, в которую влюблён и по сей день за её необыкновенную красоту и ясность мысли. Но ведь жизнь одна, и даже этих достоинств сей великолепной науки так мало, чтобы оправдать ими своё существование.
Ну, а противостояние с Фолей Львовичем всё-таки мне аукнулось. Выпускного экзамена по тригонометрии не было, и отнюдь необязательные текущие двойки привели к итоговой четвёрке по этому предмету, которая и пошла в аттестат.
Эсфирь Марковна, преподававшая нам литературу, по сочинениям обыкновенно ставила мне две отметки: двойку – за грамотность и пятёрку – за содержание. Впрочем, никаких талантов во мне не замечала. Зато гремела и блистала в школе Геня Ганс, учившаяся на класс старше и писавшая сочинения в стихах. Я её знал ещё по литературному объединению, где она была не на плохом счету, а также имела роман с Жорой Сомовым.
Мои успехи по прочим предметам оценивались и вовсе по трёхбалльной системе. Будь то, скажем, история или обществоведение. Однако не было случая, чтобы я, выйдя к доске, тупо молчал. Пусть и страшно заикаясь, но на любую предложенную тему умел сказать нечто не бессмысленное и даже разумное, пользуясь исключительно логикой и общими соображениями.
Поначалу мне даже ставились пятёрки и четвёрки, но постепенно к учителям приходило ощущение, что ни в один учебник я никогда не заглядывал. Однако поставить мне отметку ниже тройки они, не покривив совестью, тоже не могли. Особенно, если учесть, какие перлы подчас выдавались и самыми добросовестными нашими зубрилами.
Одноклассники ещё прежде моей победы на Всесоюзной олимпиаде считали меня способным. Было и такое, что однажды Лариса Толоконцева, староста класса, провела опрос, по которому получилось, что в классе: я – самый одарённый, а Светка Шабалина – самая модная.
А вот учителя школы, не доверяя «физичке» и «математику», считали меня полным ничтожеством. Однажды «немка» Клавдия Павловна, столкнувшись со мной на школьной лестнице, даже высказала пожелание: дескать, хорошо бы тебе, оставив учёбу, пойти работать, чтобы «не портить такой хороший класс».
И вдруг – победитель, да ещё во всесоюзном масштабе! Учителя были в шоке…
Подписано самим Капицей!
А дело происходило так. Однажды мама узнала от своей сотрудницы по поликлинике № 2, врача Яновской, что её сын Лёня участвует в некой заочной физико-математической олимпиаде, которую проводит газета «Комсомольская правда». И что задач там большое количество и они чрезвычайно трудны, и времени на их решение отпущено только месяц. И будто бы некоторые задачи её сыну удалось решить – ведь он занимается в специализированной физико-математической школе.
Меня эта олимпиада, разумеется, заинтересовала, и я попросил маму взять у Яновской условия задач. А мне передали даже саму газету. И оставалось пять дней. И решил я выступить как по физике, так и по математике.
