История Отечественного государства и права - страница 36
Интерпретировать статью 57 также можно неоднозначно. Советские историки связывали ограничение в переходе крестьян за одну неделю до и одну неделю после Юрьева дня в связи с закрепощением крестьян при обязательной выплате пожилого. Пожилое вводилось как оплата за проживание на земле феодала, а в действительности – компенсация землевладельцу за потерю рабочих рук. Пожилое в степных районах устанавливалось один руб., а в лесах – полтина (пятьдесят копеек). Это объясняется ценностью земли в степных районах. Если крестьянин желал съехать в первый год проживания – он платил четверть стоимости земли, а за два года – половину. Соответственно, за три и четыре года платилось три четверти или полная стоимость земли. Однако в тексте [дословно] говорится «двор», т. е. огороженное пространство, его можно перевести как «дом» и как «земля». В связи с этим, Г. В. Вернадский дал другой комментарий ст. 57. Автор полагал, что речь шла о «дворе»-доме. В лесных районах лес был дешевле, поэтому платить приходилось меньше, а в степных – дороже, поэтому платить приходилось больше. Кроме того, Г. В. Вернадский исходил не из закрепощения крестьян, а полагал, что это законодательство было выгодно, прежде всего, крестьянам и государству. Крестьянам законодательство было выгодно, т. к. оно устанавливало для них само право перехода, до этого оспариваемое феодалами. Государству также была выгодна ст. 57, т. к. регламентировался переход в условиях сельскохозяйственной экономики и ослаблялись иммунные права княжат и бояр. В общем, положение «О христианском отказе» является концептуально новым в законодательстве.
Значительные изменения по сравнению с Русской Правдой претерпело и уголовное право, которое, как и в процессе исходило из ассоциации преступления с «лихим делом», «крамолой», «государственном убийством», т. е. проступком против государства и церкви или убийством людей. «Крамола», «лихое дело» и «подым» упоминаются в ст. 8, 9. При этом о «крамоле» говорится применительно к боярам-изменникам.
Наказанием для этих преступлений являлась, безусловно, смертная казнь. При этом государство имело свой имущественный интерес, т. к. собственность казненного конфисковалась. Смертная казнь носила также назидательный характер. В некоторых случаях (напр., ст. 8, 9, 13, 39) подразумевалась выплата истцу ущерба из оставшегося имущества казненного. Исполнение наказания смертной казнью возлагалось на великокняжеского тиуна или дворского.
Судебник вообще говорит об ужесточении наказаний. Если в Двинской грамоте 1347 г. смертная казнь устанавливалась за третье воровство, а в ст. 8 Псковской судной грамоты возможно за второе и обязательно за третье воровство, то спустя 100 лет это наказание обязательно предусматривалось за вторичное совершение воровства (ст. 11).
Репрессивность великокняжеского законодательства проявлялась также в применении за неквалифицированное воровство наряду с выплатой иска и пошлины (существующей и в Русской Правде) торговой казни, членовредительства и продажей в холопство (напр., ст. 10).
Ужесточение наказаний за уголовные преступления интерпретируется по-разному. С одной стороны, можно говорить об ужесточении господствующим классом эксплуатации. В другой интерпретации ужесточение связано с влиянием на русское право более жестокого восточного законодательства. Несомненно также, что формирование Русского централизованного государства сделало актуальным жесткие меры за преступления против институтов этого государства.