История психологии. Проблемы методологии - страница 57

Роль русской литературы как важного источника философских идей вскрывается в работе А.С. Волжского «Из мира литературных исканий». Он пишет: «Русская художественная литература – вот истинная русская философия, самобытная, блестящая философия в красках слова, сияющая радугой мыслей, облеченная в плоть и кровь живых образов художественного творчества. Всегда отзывчивая к настоящему, преходящему, временному, русская художественная литература в то же время всегда была сильна мыслью о вечном, непреходящем; почти всегда в глубине ее шла неустанная работа над самыми важными, не умирающими и значительными проблемами человеческого духа… И какой роскошью линий и красок, какой дивной прелестью образов и картин развертывалась эта работа в художественно‐философских, бессистемных системах русских писателей, в их, казалось бы, таких далеких от философии повестях, романах и стихотворениях. За последнее время многие стали понимать, что истинную русскую философию следует искать больше всего именно здесь. Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Салтыков, Тургенев и Гончаров, Толстой и Достоевский, Успенский, Короленко, Чехов – все это подлинная наша философия, философия в красках и образах живого, дышащего слова» (Волжский, 1906, с. 300–301).

В центре внимания многих исследователей стояло творчество Ф.М. Достоевского, ближе всего подошедшего к раскрытию «той жизненной глубины, в которой сокрыты корни всего бытия» (Лосев, 1991б, с. 227).

С. Булгаков оценивает Достоевского как глубокого аналитика социально‐психологических процессов в российском обществе, подчеркивает, что писатель первым «угадал» и ярко отразил в своих произведениях особенности духовного облика русской интеллигенции, справедливо подметив героические черты ее натуры, обусловленные конкретно‐историческими условиями ее формирования в условиях российской действительности. Увидел он и оборотную сторону героизма русской интеллигенции – ее высокомерие, отсутствие твердых моральных норм, «самообожение», «поставление себя на место Бога» (Булгаков, 1992, с. 138). В силу этого ее героизм «превращается в претензию, в вызывающую позу, вырабатывается особый дух героического ханжества, всегдашней “принципиальной” оппозиции, преувеличенное чувство своих прав и ослабленное сознание обязанностей и вообще личной ответственности… Героическое “все позволено” незаметно подменяется просто беспринципностью во всем, что касается личной жизни, личного поведения» (там же, с. 139). Булгаков пишет, что именно Достоевский в своих романах «Преступление и наказание», «Бесы» впервые предсказал страшные и разрушительные последствия этой социально‐психологической позиции русской интеллигенции, указал на ее духовную оторванность от народа, утрату чувства почвенности, любви к своей истории. Булгаков называет Достоевского выразителем «нашего народного самосознания» (там же, с. 161).

В российской психологии роль Достоевского в раскрытии психологического мира личности, ее внутренних противоречий и конфликтов, диалогической природы мышления и внутренней речи рассматривается в работах Б.Г. Ананьева, М.М. Бахтина, Г.М. Кучинского, Л. Радзиховского и других авторов.

Проблема взаимодействия науки и искусства в познании человека в работах Б.Г. Ананьева рассматривается в контексте разрабатываемой им концепции синтетического человекознания, охватывающего многообразные отношения и связи человека с миром природы, общества и культуры (Ананьев, 2000). Соответственно, и правомерность обращения психологии к художественной литературе как важному источнику психологического знания объясняется им объективно существующими интересами и взаимодействием науки и искусства в изучении человека, познании сущности психической реальности: «Наука есть наука, искусство есть искусство,– пишет Ананьев,– но, тем не менее, их объединение происходит только на одной почве – человековедения. Когда Горький определил литературу как человековедение, он был, действительно, очень точен… Человековедение в литературе и человекознание в науке – идут параллельно, пути соприкасаются, и они оказывают друг на друга мощное влияние» (Ананьев, 1997, с. 86). Но наряду с общим направлением поиска знания о человеке наука и искусство различаются способом решения этой задачи. «…Если искусство синтетично по своей природе, то обязательно идет в сторону анализа и специфической формы анализа – психологического анализа. Наука же, идя от анализа, неизбежно приходит к синтезу, и возникает такая грань, где они соединяются, ни в коем случае не превращаясь друг в друга» (там же).