Между тем поведение Отона обмануло ожидания всех. Он не предавался бездействию или наслаждениям: занимался делами, проявлял активность, поддерживал достоинство своего положения трудом и заботами, достойными императора. Правда, этому изменению не доверяли. Считали, что он лишь временно отрекся от удовольствий, скрывая свои склонности, и боялись, что ложные добродетели вскоре уступят место присущим ему порокам.
Он знал, что ничто не могло принести ему больше чести, чем мягкость и милосердие, и весьма разумно воспользовался этим в отношении Мария Цельса. Спасши его, как я уже упоминал, от ярости солдат, он вызвал его на Капитолий. Цельс с достоинством признал свою «вину» – неизменную верность Гальбе – и превратил это в заслугу перед Отоном, который мог теперь надеяться на подобную преданность с его стороны. Отон не стал говорить как оскорбленный властитель, милостиво прощающий провинившегося: он немедленно включил Цельса в круг своих друзей, а вскоре назначил его одним из военачальников в войне против Вителлия. Цельс остался верен Отону, словно его судьбой было – всегда хранить верность и всегда быть несчастным. Благородство поступка Отона в отношении Цельса произвело огромное впечатление. Знать города была восхищена, народ прославлял его в похвалах, а сами солдаты, остыв от первоначального порыва, невольно восхищались добродетелью, которую не могли полюбить.
Общественная радость едва ли была меньше при известии о смерти Тигеллина. Мы видели, какую ярость питал народ к этому гнусному и отвратительному министру Нерона. Ненависть, которую он столь справедливо заслужил своими деяниями, усиленная еще той, что навлекла на него защита Виния при Гальбе, возродилась с приходом к власти Отона. Крики, требовавшие его смерти, звучали на площадях, в цирках, в театрах, и новый принцепс с радостью снискал расположение толпы, пожертвовав ей негодяя, достойного величайших казней. Он послал therefore приказ о смерти Тигеллину, удалившемуся в окрестности Синуэссы, где тот, в предосторожности, держал корабли наготове для бегства морем в случае немилости. Приказ опередил его: вынужденный подчиниться, среди толпы наложниц, никогда его не покидавших, он перерезал горло бритвой.
Народ требовал также смерти Гальвии Криспиниллы – женщины коварной и дерзкой, управлявшей позорным Споратом при Нероне, позднее ставшей сообщницей мятежа Клодия Макра в Африке и подстрекательницей плана уморить Рим голодом. Но Криспинилла нашла больше защиты, чем Тигеллин. Спорат ходатайствовал за нее перед Отоном. Кроме того, огромные богатства, накопленные этой женщиной через тысячи вымогательств, позволили ей заключить почтенный брак с лицом консульского звания. Отон, слишком увлеченный этими соображениями, под разными предлогами уклонялся от народных требований и прибегал к уловкам, проявляя неуместную снисходительность, которая не делала ему чести. Таким образом, Гальвия Криспинилла избежала народной ненависти при правлении Отона и Вителлия; а при Веспасиане она даже достигла большого влияния в городе, ибо была богата и бездетна [I], находясь, как говорит Тацит, в положении, которое приносит уважение как при добрых, так и при дурных правителях.
Было обычаем, как я уже не раз отмечал, что новые императоры принимали консулат. Так, вместо Гальбы и Виния, Отон назначил консулом себя и своего брата Сальвия Титаниана, уже бывшего консулом при Клавдии. Они должны были оставаться в должности до первого мая. В распределении консулатских мест на остаток года Отон проявил большую умеренность. Он сохранил позиции тем, кто был назначен Нероном и Гальбой, среди которых наиболее достойными упоминания являются Марий Цельс, о котором мы уже достаточно рассказали, и Аррий Антонин, по-видимому, бывший дедом по материнской линии императора Антонина Пия. Политическая расчетливость побудила Отона даровать консулатский титул Виргинию Руфу. Этим он хотел завоевать расположение германских легионов, сохранявших почтение к этому великому человеку, и заманить их на свою сторону, если бы это оказалось возможным.
