Г-н де Тиллемон, как и многие толкователи Писания, полагает, что событие, которое я только что рассказал, – это то самое, о котором говорил Иисус Христос, упоминая Захарию, сына Варахиина, убитого иудеями между храмом и жертвенником [10]. В таком случае слова Христа являются пророчеством, которое исполнилось в точности. Если принять эту точку зрения, то нельзя сомневаться, что Захария был христианином; и тот же г-н де Тиллемон замечает, что нет необходимости предполагать, будто в Иерусалиме не осталось ни одного христианина.
Идумеяне, которых слепая ярость толкнула на жестокости, но которые, в отличие от зелотов, не были закоренелыми и ожесточенными преступниками, ужаснулись злодеяниям тех, с кем они объединились. Некий человек, не названный у Иосифа, укрепил в них эти чувства и представил их вождям, что они могут смыть пятно, которое навлекли на себя, вступив в союз с негодяями, только немедленным отступлением и явным разрывом. Это было слишком мало для искупления жестокостей и несправедливостей, в которых они повинны. Идумеянам следовало встать на защиту народа, чье угнетение они усугубили, и избавить его от тиранов. Но люди склонны творить зло от всего сердца, а когда дело касается добра, они почти всегда делают его несовершенно. Идумеяне ограничились тем, что освободили около двух тысяч узников, содержавшихся в тюрьмах, и удалились в свою землю.
Зелоты с радостью смотрели на их уход, видя в них уже не союзников, чья помощь могла бы им пригодиться, а надзирателей, чье присутствие сдерживало их дерзость. Они стали еще наглее, а их бесчинства – еще необузданнее; и они довершили истребление знатных людей, которые им мешали. Они убили Гордиона, человека знатного происхождения, высокого положения и ревностного защитника свободы своего отечества; Нигера, храброго военачальника, отличившегося в нескольких битвах против римлян и не получившего даже милости погребения от своих убийц. Среди народа они тщательно разыскивали всех, кого считали нужным опасаться, и малейшего повода было достаточно для их гибельных подозрений. Тот, кто не говорил с ними, казался им надменным; тот, кто говорил свободно, – врагом. Если же кто-то льстил им, это был льстец, скрывающий злые умыслы. И они не делали различия между большими и малыми проступками: смерть была общей карой за все. Одним словом, единственной защитой от их ярости было темное происхождение и бедность.
Такая жестокая тирания вынуждала множество иудеев покидать город и искать спасения среди врагов. Но бегство было опасным. Солдаты, расставленные зелотами, блокировали все дороги и проходы, и всякий, кому не посчастливилось быть схваченным, платил головой, если не откупался щедрыми деньгами. Тот, у кого не было средств, считался предателем, и только смерть могла искупить его «неверность». Таким образом, уравновешивая один страх другим, большинство предпочитало оставаться в городе и умереть в лоне своей родины.
Веспасиан всю зиму оставался спокойным наблюдателем всех этих волнений, столь сильно потрясавших иудеев. Он занял лишь города Ямнию и Азот, но не предпринимал никаких действий, непосредственно угрожавших Иерусалиму, хотя все главные военачальники его армии убеждали его воспользоваться раздорами среди врагов и осадить их столицу.
– Оставьте их, – сказал он тем, кто делал ему такие предложения, – пусть они истребляют друг друга. Бог лучше управляет нашими делами, готовя нам легкую победу без нашего вмешательства. Наше появление в подобных обстоятельствах объединит против нас все партии, которые сейчас, в ярости взаимного уничтожения, ослабляют силы нации. Мы можем надеяться победить, не обнажая меча; и завоевание, достигнутое благоразумием и искусным управлением, всегда казалось мне предпочтительнее того, честь которого принадлежит лишь оружию.
