Альбин обучался греческой и латинской литературе, но не преуспел. С детства его влекло к оружию. Тем не менее, автор его жизнеописания упоминает два его сочинения: одно – о земледелии, в котором Альбин, якобы, был сведущ; второе – сборник милетских рассказов, непристойного содержания, соответствовавший нравам автора, всецело преданного разврату с женщинами.
Он страстно любил войну, и ни один стих Вергилия не нравился ему более, чем: Arma amens capio, nec sat rationis in armis («В безумье хватаюсь за меч, и в мечах нет места рассудку»). Он постоянно повторял первую часть этого стиха товарищам по школе, а как только возраст позволил, вступил в армию.
Он преуспел в этом и заслужил уважение Антонинов. Поднявшись постепенно, он командовал войсками Вифинии во время восстания Авидия Кассия против Марка Аврелия. В этот важный момент Альбин проявил верность своему государю и предотвратил распространение заразы зла на всю Азию. При Коммоде он отличился в сражениях против варваров как на Дунае, так и на Рейне, и в итоге получил командование легионами в Британии.
Эта должность, которую обычно доверяли лишь консулярам, убеждает меня, что к тому времени он уже был консулом. Похоже, он поздно вступил на путь гражданских магистратур, но продвигался быстро. Его освободили от квестуры; эдилом он был всего десять дней, так как потребовалось отправить его в армию. Его претура была отмечена играми и боями, которые Коммод устроил для него в народе. Не могу точно сказать, в каком году он занимал консулат, но последовательность событий позволяет предположить, что это произошло в один из последних годов правления Коммода.
Пока он управлял Британией, он получил от Коммода, если верить Капитолину, весьма необычную милость. Император собственноручно написал ему письмо, разрешавшее, в случае необходимости, принять пурпур и имя Цезаря. Капитолин приводит якобы подлинное письмо Коммода и две речи Альбина к солдатам, где тот упоминает о дарованном разрешении и объясняет причины, по которым не воспользовался им. Если бы эти документы были подлинными, пришлось бы им поверить, как бы неправдоподобно ни выглядел сам факт, несмотря на молчание Диона и Геродиана. Но они переплетены с очевидными вымыслами, содержат столько противоречий истории, что по праву вызвали подозрения у г-на де Тильмона. Самое благоприятное предположение – будто сам Альбин, оказавшись в войне с Севером, сфабриковал их, чтобы оправдать свои притязания, и распространил в народе. Однако тот, кто глубоко изучит историю тех времен и сопоставит обстоятельства, не усомнится, что эти документы – творение какого-то поддельщика.
Ограничимся therefore словами Диона и Геродиана: Септимий Север, судя о возможных действиях Альбина по его реальным возможностям, учитывая, что тот, опытный военачальник, командующий мощной армией, превосходивший его знатностью и равный по должностному статусу, мог воспользоваться моментом, чтобы захватить Рим и империю, пока сам Север и Нигер сражались на Востоке, решил обмануть его ложным союзом. Он написал Альбину дружеское письмо, предлагая разделить бремя правления. Добавил, что, будучи старым, страдая от подагры и имея малолетних детей, нуждается в опоре – таком, как Альбин, чья знатность и подвиги внушают уважение, а сила возраста позволяет переносить тяготы.
Вся эта речь была сплошным обманом. Альбин едва ли был младше Севера, а тот преувеличивал свои немощи, чтобы вернее заманить жертву в ловушку. Альбин попался. Наивный, доверчивый, он обрадовался, что желаемое предложили без борьбы и риска. Он с радостью принял предложение Севера, который, в свою очередь, сделал всё, чтобы придать обману видимость законности. Договор с Альбином был утвержден сенатским декретом; чеканились монеты с именем и изображением нового Цезаря; его назначили консулом на следующий год вместе с Севером; воздвигали статуи – короче, оказали все почести, способные польстить тщеславию. Так Север, обезопасив себя со стороны Альбина, обратил все силы против Нигера.
