Однако нашелся один человек, который, осмелившись сказать то, что все думали, пристыдил Севера открытым упреком за столько кровавых расправ и заставил его проявить умеренность. Кассий Клемент, представ перед судом императора как сторонник Нигера, защищался так: «Я не знал ни вас, ни Нигера. Оказавшись в провинциях, которые поддержали его, я был вынужден плыть по течению, в котором оказался, – и все это в то время, когда речь шла не о войне против вас, а о свержении Дидия. Я не виновен перед вами, ибо действовал с теми же намерениями, что и вы. Вы не можете винить меня за то, что я не покинул того, с кем связала меня судьба, чтобы перейти на вашу сторону: ведь вы сами не хотели бы, чтобы те, кто сейчас судит меня, предали вас ради вашего противника. Судите не по именам, а по сути дела. Любой приговор, который вы вынесете нам, вы вынесете и себе, и своим сторонникам. И не говорите, что вам нечего бояться суда. История и потомство – судьи, от которых вам не уйти, если вы осудите в других то, что делали сами».
Ясность этой защиты поразила всех присутствующих, и Север проявил частичную справедливость, конфисковав лишь половину имущества обвиняемого и оставив ему другую.
Соображения выгоды и политики удержали его от того, чтобы объявить врагами всех сторонников Нигера. У него оставался еще один соперник – Альбин, и он не хотел, вызывая всеобщую ненависть, толкать людей в его лагерь. Вероятно, поэтому из всех сенаторов, симпатизировавших Нигеру, но не сражавшихся за него, он казнил лишь одного – того, кто, видимо, выражал свои взгляды громче прочих.
Совершенно не отличаясь великодушием, Север тем не менее сохранил надпись, прославлявшую Нигера, которую его министры советовали уничтожить – из тщеславия, как он сам объяснил: «Оставим этот памятник, чтобы все знали, какого врага мы победили».
Даже простые солдаты, опасаясь жестокости такого победителя, целыми отрядами бежали к парфянам. Север, понимая, какой урон наносит империи это дезертирство, объявил амнистию, чтобы вернуть беглецов. Однако многие остались у парфян, научив их пользоваться римским оружием и даже изготавливать его. Это принесло восточным народам огромное преимущество в последующих войнах с Римом, и именно этим, по словам Геродиана, объясняются их победы над преемниками Севера.
Города, ярко проявившие преданность Нигеру, разделили его участь. Многие из них, движимые древней враждой, веками раздиравшей греческие республики (что сначала отдало их во власть македонян, а затем римлян), не смогли извлечь урок даже из таких суровых событий. После поражения Эмилиана при Кизике Никомедия declared [объявила] себя за Севера, а Никея, из ненависти к никомедийцам, с новой силой поддержала Нигера. Между двумя городами даже произошли стычки из-за распри, в которую им следовало бы не вмешиваться. Когда Нигер потерпел поражение под Никеей, города Лаодикея в Сирии и Тир, соперничавшие соответственно с Антиохией и Беритом, провозгласили Севера императором и уничтожили почести, возданные Нигеру. Вскоре они были наказаны: пока армии врага задерживались у Тавра, Нигер послал в эти города мавританские отряды, которые по его приказу устроили резню и поджоги.
Антиохия, в свою очередь, пострадала от полностью победившего Севера: он лишил ее статуса города, превратив в простую деревню, и подчинил Лаодикее. Хотя историки умалчивают об этом, нет сомнений, что Берит и Никея подверглись такой же участи. Наблус (древний Сихем) в Палестине лишился городских прав за верность Нигеру. Чтобы ослабить управление Сирией, Север, по-видимому, выделил Палестину в отдельную провинцию с собственным наместником. Тир, одним из первых перешедший на его сторону, стал столицей этого нового образования. В целом Север проявил благодарность к городам, пострадавшим за его дело, выделив средства на восстановление их былого величия. Он подражал Сулле и, как и тот, гордился тем, что умел лучше других и мстить врагам, и награждать друзей.
