История тысячи миров - страница 10

«Пора бы тебе повзрослеть, Софи. – С нервно подёргивающимся глазом отчитывала она дочь, ледяным шипящим тоном змеи, затаившейся пол крыльцом. Такой Софи видела её крайне редко. – Никто на чердаке не живёт. Никто там не поёт. Это только твои детские выдумки. Повзрослей, Софи, хватит».

Больше она с матерью о голосе не говорила, как и не упоминала чердак вообще. Однако это не означало, что Софи перестала думать о нём. Её очень пугало то, что больше она ничего не слышала. Ни её песен, ни просто хотя бы каких-нибудь прежних напевов оттуда не доносилось, что причиняло её сердцу тяжкое беспокойство и вводило тоску. Почему же на все её попытки заинтересовать духов с чердака, те престали откликаться, хотя сделали это в ту самую ночь? Может, им надоел чинный дом её отца? Может, они поднялись по ветвям ивы прочь с чердака и больше никогда не усладят её слух свидетельством своего существования?

Не могла же её мать оказаться права?

Музыка Софи стала выходить всё грустнее и длиннее, всё протяжней, потеряв первоначальную жизнерадостную красоту. Она переставала радовать свою создательницу, и вскоре исписанный блокнот залёг надолго в пыльный выдвижной ящик письменного стола. Софи перестали занимать книги, а гитара однажды и вовсе вернулась в гостиную. Наплывы вдохновительных эмоций попросту перестали посещать её. Наваждение исчезло так же внезапно и бесповоротно, как и объявилось в ней однажды.

В одну из тёмных, тёплых ночей, когда луна и звёзды были застланы облаками, Софи всё никак не спалось. Она села в кровати, упираясь спиной в большую нагретую подушку, и впервые за долгое время ощутила болезненный укол одиночества в груди, боясь окончательно разочароваться в чём-то едва ли уловимом, но неимоверно значимом, чей образ никак не возникал в голове. Слепые чувства толкнули её встать с кровати и повели прочь из комнаты. На цыпочках Софи прошла по лестнице вверх и, стоя у двери, ведущей на третий этаж, вдруг различила вверху движение.

Едва не пискнув от испуга, Софи поспешила прошмыгнуть на третий этаж, чтобы не столкнуться на лестнице с Бафити, старым слугой, который был нем и почти что полностью слеп, но которого её мать держала в доме из жалости.

«Кто же возьмёт такого в прислугу?» – Постоянно повторяла она.

Бафити спускался по лестнице вниз, держа в руках тарелку, сверкнувшую и только этим обозначившую себя в почти непроглядной темноте дома. Он определённо вышел из чулана.

Но что там делала тарелка? И что там делал он сам? В чулан с инструментами заходил обыкновенно только отец, а ключ всегда держал при себе. Старый слуга прошёл мимо двери, ведущей на третий этаж, за которой, чуть дыша, таилась Софи. Едва его шаги стали удаляться с лестницы в коридор, она выскочила из своего укрытия. Изо всех сил как можно бесшумно перескакивая с одной ступени на другую, оказалась вверху, у двери чулана.

Дверь была открыта! И более того, ключ был здесь же, вставленный в замок! На такую удачу надеяться и не приходилось! Софи схватила ключ и, опрометчиво забежав во тьму чулана, закрыла замок изнутри. Что за глупый запрет, не давать ей входить сюда? Что за нелепая тайна вокруг этого места раздувалась её родителями и слугами все эти годы? И есть ли здесь на самом деле ход на чердак?…

Она была нацелена раскрыть в эту ночь все тайны. Пускай пока и не могла ничего различить – от стремительного подъёма и волнения у неё потемнело перед глазами. Однако, уже скоро придя в себя и обернувшись, Софи была удивлена тем, что увидела. И как она только сразу не заметила этого? Перед ней был тусклый свет тонюсенькой свечи у дальнего конца чулана, в левом углу, выхватывавший из мрака крохотный столик и узкую смятую кровать. Неужели старик Бафити жил здесь? Хоть она никогда прежде не задумывалась обстоятельно, в какой части дома слуги спят, но видела, что кухарка и горничные живут в комнатах на первом этаже. Тут же виднелся встроенный в стену кухонный лифт, чуть левее стола. А за ним – дверь.