Дима в разговоре участия почти не принимал. Клэр с Лораном, забывая о нём, часто переходили на французский. Дима не возражал. Ему было достаточно слышать их жизнерадостные голоса. Ночь прошла в удовольствие. Спать легли тут же, возле сигнального костровища, а наутро, спустившись в лагерь, Дима узнал, что тревожность Самоедова была небезосновательной. Пропал Мануэль – филиппинец, которого спасла Рита. Последний из тридцати одного выжившего. Он и раньше держался особняком, ни с кем не общался, а тут сбежал, прихватив катушку капроновой верёвки.
Побег Мануэля многих озадачил. Немало вопросов вызвало и то, как ему вообще удалось покинуть пределы бухты, если только он не решился на дальний заплыв и не утонул где-нибудь поблизости, расшибленный прибойной волной. Возможная гибель Мануэля расстроила выживших меньше, чем пропажа капроновой верёвки. Самоедов, посоветовавшись с Альваресом, объявил, что в лагере теперь будут дежурить дозорные, а лагерный костёр станут поддерживать, как и малый костёр на скальном выступе.
– Если Мануэль вернётся, – добавил Михаил Аркадьевич, – сообщите Альваресу или мне. Никто не знает, чего ждать от такого человека.
Глава двенадцатая
Вторая экспедиция
Дима долго сидел возле могилы, смотрел на придавившие капитана Алистера камни. Представлял, как под ними, в глубине песка, разлагается изувеченное тело. Могила ясно указывала на участь тех, кто пятнадцать дней назад пропал в море. Из ста сорока двух пассажиров и двадцати девяти членов экипажа в бухту Спасения живыми выбросило лишь тридцать одного человека. Маюми сопровождала в Корон пятерых туристов – их поглотили клубы чёрного дыма. Мактангол плыл с женой и двумя детьми – они пропали в море. Музыканты Киану и Мигель лишились четырёх участников группы. Девочка Малайя осталась без родителей и тёти; теперь о ней заботился старик Баньяга, тётя Малайи была его давней знакомой. Тала Биналай потеряла трёхлетнюю дочку, а Маурисио и Кэй Биналай, соответственно, – племянницу. Клэр и Лоран в огне оставили троих друзей, приехавших с ними из Франции. Скорбный перечень утрат. Никто не чувствовал себя особенным в своей боли, здесь каждый был равен другому – мог оплакать если не погибших на пароме близких, то тех, кто остался в другом, обычном мире: готовил завтрак на электрической плите, принимал душ перед рабочим днём.
– Думаешь, есть причина? – спросила сидевшая рядом Клэр.
– Причина?
– Почему мы здесь, на острове.
– Крушение парома, – невесело отозвался загоравший на песке Лоран.
– Я о другом. О более глубокой, об истинной причине.
Риторический вопрос. Клэр удивилась бы, узнав, что Дима чуть ли не единственный из выживших способен на него ответить, только делать этого не собирается. По меньшей мере, не сейчас.
Сухой сезон окреп, принеся в бухту Спасения летний филиппинский жар. Северо-западные ветры сменились порывами юго-западных муссонов – слишком слабыми, чтобы по-настоящему тревожить море, и оно стыло рябым простором. На песчаных отмелях подрагивали шафрановые переплетения солнечных сетей. Воздух напитывался утомительным маревом: по вечерам отчасти свежел, давая людям передышку, а с рассветом неизменно окунал всех в пряное дыхание зноя.
Дима откинулся на спину. Лежал на утреннем солнцепёке и чувствовал, как, пульсируя и покалывая, затекает неудобно подложенная под голову рука. Закрыл глаза, и перед ним единым потоком закружились мириады песчинок, сливавшихся в колыхание мягкого упругого полотна. Диму затягивали зыбучие пески дрёмы. С каждым днём вялость одолевала всё больше. Из-за неё Дима не присоединился к первой экспедиции.
