Италия De Profundis - страница 31

Но правда в том, что жанр романа более не соответствует нуждам нарратива. Оно являет собой трансцендентный канал и раскрывается во всю мощь, когда интеллектуальная элита отсылает нас к традиции, которая уже сама по себе – эффективный инструмент интерпретации реальности. Но теперь все изменилось, от романа осталась лишь его алгебраическая составляющая: если он прост, как уравнение, если понятен, как дважды два, – лишь тогда его принимают и вписывают в арсенал человеческого самоотчуждения.

И все же, какие жанры сегодня востребованы?

Вот главная проблема, с которой сталкивается в нашу эпоху поэзия. Потому что между поэзией и прозой существует субстанциональная связь, преемственность: поэзия – текст в чистом виде, сотканный звучанием слова, течение ритма и нашим воображением; и оказывается, что если роман стал идеальным инструментом в арсенале реакционера, то поэзия сама реакционна уже по сути своей: она не способна обновить традицию и замкнулась в ее ограниченной плоскости этой традиции, а все потому, что метафизическая практика в нашу эпоху никому не нужна. Прошедший век в западном мире стал ареной подпольной борьбы мощнейших сил: той, которая отрицает метафизический опыт как мировую практику – разве что, увековечивая его в метафизическом мышлении (однако, каждое метафизическое рассуждение является, по сути, антиметафизическим, поскольку метафизическая практика стремится к трансцедентности суждения), и той, что утверждает возможность светской метафизической практики здесь и сейчас. В общем и целом, похоже, что Запад выбрал первый вариант, и прежде всего это касается Италии, поскольку, оставаясь западной и оставаясь Италией, она оказывается идеальной почвой для метафизики.

Метафизика – это непрестанный поиск ответа на один и тот же вопрос: «Кто я?». Это осознание незнания, умение начисто отказаться от любых мыслимых и немыслимых форм, добиваться несуществующего ответа, исповедовать позицию отказа от форм внешних ради единственной формы – внутренней.

Предвестники будущего канона: они существуют. Канон этот взрастет из непонятых тексты прошлого: от «Дзибальдоне» Леопарди до «Нефти» Пазолини, от «Бесплодной земли» Элиота до «Фисгармонии» Уоллеса Стивенса, от Целана и Миллера до Берроуза. И это даже не авангард, это просто трудные, ни на что не похожие тексты, сложность которых толкает читателя совершить над собою усилие, заставить мозг работать, и таким образом эта мысленная работа по сплаву идей и мировосприятий выходит за пределы литературы и становится актом самопознания.

На первый взгляд, эти тексты неудобоваримы, путаны, непонятны, синтаксически сбивчивы.

Их ритмы напоминают древний бой барабанов.

Древние жесты под сенью небоскребов из стекла и бетона.

Пульсирует древний мозг.

Откуда тянется эта страшная Тень?

Вот почему для уже описанной «итальянской сцены» я могу предложить «replay» – новый вариант, сделанный по законам чистейшего нарратива. Он накроет волной, он встретит сопротивление как непонятный и сложный, волна все спутает и смоет, прояснив сказанное куда глубже, яснее и ощутимее.

Replay – это новая форма трагедии, новый тип риторики: щедрой и предельно откровенной. Теперь автор обретает право на ошибку, неточности, свободен допускать ляпы, а текст может выглядеть даже смешным. Мой нарратив не похож на уравнение, а, стало быть, человечен. Как слепец, автор движется в темноте, хотя солнце светит вовсю. Новый вариант настоящий, а потому может быть отвергнут: в прошлом найдется немало примеров, когда любая новая форма встречала противодействие.