– Ай, маладессс! Баракалла!19
Их-то сегодня и решили спустить в Ташкенте, погулять, в кафе сходить.
Покидали веточки в воду. Стояли и смотрели как медленно плывут они, кружатся в мутно-зелёных воронках, пропадают в тёмной арке моста. Сонно перекатывает воды Анхор, равнодушно забирает мечты и уносит с берегов канала надежды.
Серому одного балла не хватило, пошёл на вечерний на тот же Мехфак. Обидно, можно бы на следующий год попытаться на дневной перевестись, но впереди армия замаячила. Он апрельский, Лёнчик и Саня мартовские.
Десятый класс Ленка не помнила, просто пережидала и всё. Никто её на переменах не подкарауливал, на хлопке опять ругали и в хвост и в гриву, а толку? Нотации ей были до фонаря, отвернётся в сторону и смотрит вдаль, думает – скажите спасибо, что вообще ковыряюсь. Николай Петрович как-то поймал её на хирмане и спросил:
– Что, Злобина, заскучала?
– Нет, – пожала плечами, отряхнула фартук и повесила на шею.
– А ну, стой. Как орлы твои?
– Нормально, в Каршах где-то.
– И всё-таки, как ты ими управляешь? – попытался пошутить Коля-Петя, ободряюще руку ей на плечо положил.
– Никак.
Вывернулась и пошла на грядки. Девчачьи разговоры, секретики – всё это было в её жизни. Подружки и во дворе и в школе, но с ними она не ощущала своей избранности как с мушкетёрами. Последний раз виделись в начале сентября. Тогда показалось: Лёнчик и Саня другие, городские, что ли. Отпечаток взрослой жизни лёг большей развязностью, покровительственным тоном и джинсами «Монтана», показатель статусности и кастовости. Загнивающий запад применил безотказную тактику нанесения превентивного удара через «хэбэшные» брюки. Политически грамотная и морально устойчивая советская молодёжь сдалась без боя. Одежда американских рабочих однажды просочилась сквозь кордоны и за пару десятилетий отвоевала ведущие позиции в стиле «кэжуал». Главное надеть их на нижнюю часть, а верхнюю хоть в рубище обряди, значения не имело. Голубая мечта на выбор была у спекулянтов, но «Монтана» всем джинсам джинсы, никакие другие не шли в сравнение с настоящими монтановскими штанами. Фирменные, так и говорили, они лучше всех протирались в положенных местах, стояли и без человеческих ног, а влезали в них с мылом.
Ленка обходилась тем, что покупали родители: итальянскими «Райфл» и «Риордой», Серый тоже особо не выпендривался, носил «Вранглеры» и «Ливайсы». С ним она иногда виделась. Он устроился работать на «Ташсельмаш» по профилю и учился по вечерам четыре раза в неделю. Возвращался поздно, из центра Ташкента добираться два с половиной часа, а утром пол шестого назад. Поспать времени нет, когда гулять? Изредка встречал её возле школы, привалившись к забору. Завидев его долговязую фигуру из окна автобуса, от радости перехлёстывало. Ленка поспешно поправляла прилипшие волосы, плевала на угол косынки и протирала им лицо. Вот и сейчас, ладошками отряхнула старую зелёную куртку с рыжей искусственной оторочкой, потеребила горлышко водолазки.
– Ну, беги, беги, – сказал Коля-Петя, усы его затопорщились добродушно. Снял с её воротника соломинку, Ленка улыбнулась и неторопливо вышла последней из автобуса.
Шла в сумерках с Серым, болтала и чувствовала себя именинницей. Вот она, минута триумфа! С ней он идёт, а не с какими-то городскими студентками, уж тем более не со школьными девчонками. Саня с Лёнчиком вернутся и тоже с ней будут выгуливаться, а ещё лучше все вместе. А она бы с ними по махалле до самой старости отходила.
