-Ну,
спасибо, хоть тупой болонкой не вообразила!
Я торжественно объявила:
- Ты мой питомец, везу тебя из столицы, и
зовут тебя Хася!
Не стала говорить ему, что имя это не
производное от слова "хаски", а просто я неожиданно вспомнила
какую-то блатную песенку, где фигурировала некая Хася, да и устойчивое
выражение "сиротка Хася" тоже вспомнилось. Волк поторопил меня.
-Если у тебя все, то садись вот сюда, я
рядышком буду, сейчас подъедут люди.
Медлить особо я не стала, совет был
разумный. Уселась опять на тот же самый корень и стала ожидать
"спасательную экспедицию". Действительно, примерно минут через десять
послышался отдаленный лай собак, ржание лошади. Человеческие голоса пока не
различались отчётливо, только иногда слабые отзвуки. Подождали мы ещё несколько
минут.
Потом Хаська посоветовал.
-Ты голос-то подай, да слабый такой, из
последних сил пищишь. Ох, горюшко, на голодающую ты не шибко похожа! Да и колбаской от тебя пахнет... ладно,
скажешь, что было немного продуктов у тебя в сумке. Может, и поверят...
Я и в
самом деле издала полузадушенный писк, нечто среднее между "Спасите наши
души" и "Провалитесь все пропадом!" Внезапно только сейчас я
отчётливо поняла, что никакая это не игра компьютерная с классной графикой, не
розыгрыш, а самая настоящая реальность. И меня вот-вот найдут и тогда дороги
назад, в мой комфортабельный, беззаботный мирок, уже не будет. И от бессилия
что-либо изменить, от страха за себя, от тоски по моему миру, в котором уже и
память обо мне мироздание стерло - я заплакала.
Рыдала я с чувством, подвывая, размазывая по
лицу слезы, грязь, утираясь, невесть как оказавшимся в тачанке, клетчатым
носовым платком. Но лишь делала только хуже, потому что защипало глаза, а
значит, потекла тушь. Хотя на этикетке было написано -водостойкая. Жулики! В
общем, когда на поляну с шумом, сквозь кустарник, проломились местные спасатели, я уже полностью
соответствовала образу несчастной заблудившейся малютки - грязная, с опухшими
глазами и красным носом, регулярно икающая от подвываний.
На поляну первыми выскочила пара собак,
вначале рванули ко мне, потом, поджав хвосты, со скулежем побежали назад, к
выезжавшим на поляну всадникам. Никакая иллюзия не могла обмануть собачий нюх -
они сразу поняли, что здесь волк, и он поглавнее их будет. Всадников было трое,
ещё человека четыре пешком, с каким-то дрекольем в руках и вида уж совсем
партизанского - зипуны, шапки колпаком. Это я про пеших. Нечто подобное я
видела на картинах русских художников девятнадцатого века, когда к нам
приезжала выставка из Третьяковки. Всадники были поинтереснее, точнее, двое из
них, третий тоже видом далеко не ушел от "партизан".
Луна опять вышла из облаков, и некоторые
подробности всё-таки можно было разглядеть. Первый всадник по виду был типичный
русак, то есть, из-под охотничьей шляпы выбивался волнистый блондинистый чуб,
глаза толком не разглядеть, но явно светлые, прямой, ровный нос, сверкающая
улыбка на лице. И сложен весьма неплохо - широкие плечи, и рост соответствовал,
хотя все это сложно определить, пока он сидит в седле. Но по виду, точно
сердцеед и предмет романтических грез местных барышень. И одет весьма элегантно
- к зелёному охотничьему сюртуку прилагался белоснежный пышный галстук и кружевные
манжеты. Начищенные до блеска сапоги до колен. Лошадью он управлял легко, будто
играючи, удерживая одной рукой разгоряченное животное, заставляя его
пританцовывать вокруг.
