Прошел, наверное, месяц таких наших встреч. В один из вечеров шли ко мне и уже стояли у самой калитки дома, когда из переулка выскочила машина и резко остановилась напротив. Это была вишневая «жигули-шестерка», сплошь обвешанная наклейками с изображением драконов и бегущего огня, с парой десятков каких-то антенн и такой глухой тонировкой, что лиц за стеклом разглядеть не представлялось возможным.
Из машины выскочил парень с выпученными глазами, примерно моего возраста и, не закрывая двери и не глуша мотора, быстро пошел к нам. Я машинально открыл калитку, пропустил вперед Надю и тут же захлопнул ее, крикнув:
– Чё надо?! – отталкивая нахрапистого паренька обратно к машине.
– Э-э, ты притормози! – начал было парень и, бросив взгляд мимо меня, громко прогнусавил, – Надя, давай поговорим! Или так и будешь бегать!?
– Со мной говори! – настойчиво сказал я повернулся и бросил ключ от дома на тротуар, – Надя, зайди в дом и закрой за собой дверь!
Она, немедля ни секунды, подняла ключ, и стоило замку щелкнуть с обратной стороны дверей, парень закивал и натянул косую улыбку.
– Ну, давай говорить! – с больной насмешкой сказал он, будто показывая, что участвует в игре, в которой не может проиграть.
Он пригласил меня сесть в машину и повел разговор с каким-то не то наркоманским, не то приблатненным налетом. Суть его изложения состояла в том, что Надя – это его девушка. Будто они встречались несколько месяцев и недавно поссорились по какому-то пустяшному поводу, а он как на грех в это время уехал по каким-то делам, не успев помириться, и вот теперь вернулся и не понимает, что происходит? Я со своей стороны дал понять, что соболезную его утрате, но в связи с его нерасторопностью ничего по этому поводу делать не собираюсь и не отступлюсь. В общем орали друг на друга битых полчаса, скатились к взаимным угрозам и рыхлой неразборчивой матерщине. Вдруг боковым зрением я уловил контур человека на заднем сидении (немудрено, что только теперь, ведь свет попадал в машину исключительно через лобовое стекло). Попытка обернуться отозвалась громким треском и болью в шее, и перед глазами все потемнело.
Прежде чем открыть глаза, слух уловил звуки глухих ударов моего собственного сердца, вперемешку с таким же ритмичным стуком откуда-то извне. Я с трудом открыл глаза и, чувствуя легкую слабость, осмотрелся. Я сидел в том же кресле, а надо мной склонилась девушка, держащая меня за запястье. Взглянув мне в лицо, она отпустила руку и, отступив от машины, крикнула:
– Рома, он живой!
Здесь я встряхнулся и, протерев глаза, выскочил из машины. Девушка отступила, кажется, оторопев, а я, чуть шатаясь, окинул взглядом окрестность.
Соображал я теперь плоховато, но двор, в котором стоял сейчас, показался мне знакомым. А когда обратил внимание на возню, которая шла возле открытого настежь гаража, то с насмешкой выдохнул:
– Поролон…
Действительно это был двор, дом, гараж, а в том же числе и жена Ромы. Сам Поролон теперь бил, пытавшегося подняться недавнего моего собеседника, короткой гибкой палкой по спине. Он с остервенением стиснул зубы, при этом приговаривая: «Мне своих проблем не хватает, вас дебилов еще учить!» После схватил второго стоящего тут же и взялся охаживать и его, пока тот сопя и кряхтя не рухнул на землю. Наконец-то бросив палку, Рома вытер лоб рукавом и, приблизившись ко мне сказал, прежде пожав руку:
