Иван Крылов – Superstar. Феномен русского баснописца - страница 8



На наш взгляд, практически равный вес Крылова в литературе и идеологии стал причиной того, что такие важные и сейчас кажущиеся существовавшими всегда институты литературы, как писательский юбилей и писательские похороны, возникли в России именно в связи с ним.

Еще одну тематическую линию составляет история того, что Гуковский в свое время именовал «официализацией», а мы называем «огосударствлением» Крылова, – эпопея прижизненной апроприации государством его творчества, литературной репутации, а заодно и личности. Здесь в соотнесенности рассмотрены «вещественнейшие», как выражался начальник Крылова Оленин, награждения – пенсионы, добавочное жалование, ордена и т. д., и то, что можно отнести к наградам символическим, – подарки от императрицы Александры Федоровны, уже упомянутый юбилей, отчеканенная в связи с ним памятная медаль, Крыловская стипендия и другое. Особенно любопытен сюжет с сооружением памятника в Летнем саду. В истории этого государственного коммеморативного проекта отразились блеск и нищета уваровской концепции народности, проявились многие административные механизмы, действие которых не изменилось и по сей день.

Еще один предмет нашего пристального внимания лежит в поле интеллектуальной истории. Это риторика и формулы, при помощи которых писали о Крылове и объясняли его официальные лица, с одной стороны, и лица частные – с другой. Поразительно, но эти модусы в данном случае с трудом поддаются разграничению. При жизни Крылов был консенсусной фигурой, значимость которой равно признавали и в одинаковых выражениях оценивали совершенно разные общественные силы. Точкой их соприкосновения служил концепт «русскости», никак не определяемый, но, безусловно, внятный каждому из прибегавших к нему.

Один пример. А. Я. Булгаков, крупный московский чиновник, скорее всего лично знакомый с Крыловым, в своих частных записках рассуждает о нем буквально теми же словами, которыми сообщали о его смерти императору Уваров и Орлов:

9‑го ноября скончался в Петербурге (я выпускаю слова «российский знаменитый писатель») Крылов! Имя его, отчество, басни известны целой России. <…> все было в нем Русское патентовое [sic!]: чувства, мысли, мнения, привычки, образ жизни, слог, разговор! <…> В стихах, которые князь Вяземский сочинил, когда праздновали 50-летний литературный юбилей Крылова, он назвал его дедушкою Крыловым, и название сие осталось при нем как бы имя, при крещении данное, всякий желал сродниться с добрым Крыловым, всякий желал величать дедушкою того, который во всяком человеке признавал брата. <…> Баснями своими Крылов сделал себе бессмертное имя: они остроумны, замысловаты, отличаются прелестною простотою и преисполнены Русской соли, гораздо для нас драгоценнейшей, нежели аттическая! Крылов <нрзб.> умеет шевелить Русскую душу и сердце. <…> когда он даже переводил Эзопа и Лафонтена, то все-таки действие происходит как-то в России, и все звери, даже львы, слоны, кажутся как-то русскими и говорят нашим языком. Слог Крылова всякому доступен, понятен: ученому, безграмотному, <нрзб.> нищему, солдату, ребенку, одним словом, всем сословиям, возрастам и <нрзб.> лишь бы был он Русским, ибо как можно перевесть или растолковать иностранцу Демьянову уху? <…>48

Второе имя баснописца, «дедушка Крылов», родилось из поздравительных куплетов, которые стали выражением единодушного патриотического восторга по поводу первого государственного чествования русского поэта. Однако любой восторг при попытке искусственно его раздуть приобретает оттенок фальши. Именно поэтому те из современников, кто действительно ценил Крылова (Булгарин, Ростовцев, Жуковский и др.), избегали называть его «дедушкой», а сам он в предсмертные часы предпринял исполненную высокой поэзии попытку уйти из-под власти этого навязчивого мема.