Петух вдруг закричал и хлопотливо захлопал крыльями; ему в ответ, не спеша, промычал запертой теленок.
– Ай да овес! – слышится голос моего кучера.
О, довольство, покой, избыток русской вольной деревни! О, тишь и благодать!»
Надо отметить, что хотя хозяйкой Варвара Петровна была самовластной и жестокой, но жили ее крестьяне в довольстве и даже в неурожайные годы не голодали. Все изменилось после освобождения крестьян в 1861 году – многие крестьянские хозяйства пришли в упадок по причине бесхозяйственности и пьянства, а в неурожайные годы стал случаться повсеместный голод.
* * *
В детстве и юности характер у Ивана был добрый и ласковый. По собственному признанию с раннего детства боялся он своей матери «до смерти», однако уважал и любил ее. Видно, верным тут оказалось известное высказывание: «Боится – значит, уважает!» По воспоминаниям Варвары Житовой, не единожды Иван Сергеевич изъявлял своей матери знаки искренней сыновьей преданности и внимания. Так, в 1838 году, когда Варваре Петровне сделали операцию, все домашние удивлялись тому, какими нежными заботами двадцатилетний Иван окружил свою мать, просиживая целые ночи у ее постели…
В другой раз Варвара Петровна поехала проверить посевы на полях, и тут разразилась сильная гроза. Иван Сергеевич страшно разволновался, не находил себе места и уже решился ехать разыскивать ее. Но, к счастью, тут раздался стук приближающегося экипажа: Иван Сергеевич кинулся к карете, вынес мать на руках и усадил ее в кресло, а потом беспрестанно ощупывая ее платье и ноги, все переспрашивал: «Не промокла ли ты, маман?» – и целовал ее руки. «Ну, слава богу, что ничего не случилось, а то я боялся, что лошади понесут…» – и опять целовал ей руки.
В одну из зим приехал в Москву Лист. Один из своих концертов давал он не в дворянском собрании, а в чьем-то частном доме. Варвара Петровна, выезжая весьма редко, захотела, однако, послушать великого артиста. С нею поехал и Иван Сергеевич. Лестница, ведущая в концертный зал, была высокая, а кресло на ремнях, на котором обычно лакеи вносили ее по лестнице, не было взято. Ноги Варвары Петровны тогда уже пухли и были слабы, взойти так высоко и думать нечего было. Глаза Варвары Петровны блеснули гневом на недогадливых лакеев. «Я тебя внесу на руках, маман», – сказал Иван Сергеевич и, не дождавшись ни согласия, ни возражения, в тот же момент схватил ее на руки, внес по лестнице и поставил почти у входа в зал. Многие из публики были свидетелями этой сцены. Поднялся шепот удивления и умиления. Нашлись многие, которые подходили к Варваре Петровне и поздравляли ее со счастьем иметь такого внимательного и нежного сына.
Варвара Петровна умела вымуштровать всех окружающих – дворню, крестьян, любовников, детей, нахлебников, но все они относились к ней с подобострастным уважением. Иван с детства был маменькиным фаворитом. В письмах она его так и называла «моим Вениамином», что в переводе означало «любимый сын». Однако это не мешало ей нещадно тиранить своего любимца, не меньше, чем остальных. Известно, что вплоть до материнской кончины Иван был под сильным психологическим прессом с ее стороны. Как ни странно, но мать скрывала даже настоящий возраст сына, и Тургенев долго считал себя годом моложе. Только после смерти матери, в 1852 году, найдя книжечку с ее записями, он узнал, что родился 28 октября 1818 года – и сразу же стал на год старше: «Итак, мне исполнилось все тридцать четыре. Черт, черт, черт – так, значит, я уже не молод, отнюдь, отнюдь – наконец-то!»
