Возбуждение становится невыносимым, но на этот раз он держится.
Она, кажется, кончает. Или нет. Просто останавливается, приподнимается на корточки, так что её вагина оказывается перед самым его носом, источая манящий аромат. Он пытается лизнуть, но язык не подчиняется.
Тело заливается смехом, встаёт, опускается на колени, заплетает волосы в косу и возвращается к нему, влажным языком ведёт от соска вниз – к члену, проводит языком по головке и одним быстрым движением погружает его в свой рот до самого горла….
Чёрт, что дальше? Белое пятно.
Влад осторожно повторил попытку сесть. На этот раз голова почти не кружилась. С трудом преодолевая слабость, встал и вышел из спальни.
Часы в коридоре показывали одиннадцать.
– Чёрт, чёрт, чёрт.
Он опаздывал. Его трудовой распорядок, как и трудовой договор, в обычных условиях были формальностью. Но сегодня условия были другими. Влад занимал должность одного из восьми заместителей начальника Центра анализа и экспертизы. Пропустить встречу с новым руководителем он не должен был. Даже если она станет первой и последней.
Он быстро принял душ, гладко выбрился, перехватил кусок колбасы с сыром. От крепкого кофе замутило, но всё же стало бодрее.
Выбрал в гардеробной наиболее удачный костюм. Не слишком дорогой, чтобы начальник не решил, что жизнь Влада – малина. Но и не слишком дешёвый, просто потому что таких у него не было. И в 11:25 вышел из квартиры, спустился в гараж и с удовлетворением отметил, что путь до здания, согласно навигатору, займёт не более 15 минут с учётом пробок.
Толстый рыжий кот растянулся на кресле, по-хозяйски наблюдая за Кирой. Она, растянувшись на полу, выгребала его импровизированный туалет в углу за диваном, блокированном тумбой с телевизором.
– Мы же из-под Пскова были, Кирочка. Когда немцы стали наступать, нас мама к тётке отправила в Ленинградскую область. Я даже не помню маму. Мне сестра была за маму. Она после войны хорошо вышла замуж, удачно, за инженера, в Москву переехала, деток нарожала. Верочка у нас всегда была умницей, первой красавицей, техникум окончила, бухгалтером в военторге работала, все дефицитные товары у неё были. Ты себе не представляешь, какие чулки она мне на 8 марта дарила… Всегда о нас заботилась. За маму была… Феденька, иди ко мне, иди ко мне, мальчик.
Кот не шелохнулся.
– А мы с Надей в Ленинграде остались. Всё-таки культурная столица. Тяжело, конечно, было… Я-то школу не закончила, не моё это. Это Верочка была умница, а я так, обычная. Ну ничего, жизнь тоже сложилась. В дворничихи устроилась. У нас двор был, ты не представляешь, какой двор! Интеллигентный. Я Костю Райкина гоняла, ох сорванец! Знаешь Костю Райкина?
– Знаю, Любовь Васильевна. Слышала, – сказала Кира, вылезая из-под тумбы.
Она знала этот рассказ наизусть. Он повторялся каждый раз, когда Кира проводила у подопечной уборку, главной целью которой было уничтожение следов жизнедеятельности рыжего Фёдора.
Любовь Васильевна оставалась бодрой для своих 90 лет, но глаза и нос давно её подводили – она напрочь не видела и не чувствовала тех мелких деталей, которые оставлял кот по всей жилплощади.
– Интеллигентный двор. Очень культурно жили. Я таких людей знала! Дай бог тебе с такими людьми повстречаться. Хорошо, конечно, жили. Скромно, но хорошо, по-доброму. Нам с Федей комнатку выделили в подвале. Небольшая, но уютная. Всё рядом. Я тебе рассказывала про Федю?
