Ивана Купала - страница 7

– Нет, Любовь Васильевна, – соврала Кира.

Бывшего тракториста из Тверской области, бойца Красной армии, а в мирной ленинградской жизни водителя троллейбуса Федю Любовь Васильевна увела у своей средней сестры Надежды, после чего они не общались больше 40 лет, пока не помирились на похоронах старшей сестры Веры.

– Фёдор мой красавец был. Очень красивый мужчина. Сколько женщин на него западало, не передать, а он не такой, не гулящий был. Пить пил. Бывало, бил. Но по бабам ни-ни, никогда. Душа в душу жили. Дай бог тебе такого мужчину, Кирочка.

Кира пропустила пожелание мимо ушей.

– Я когда забеременела, он меня поддержал. Нам дети не нужны были… В деревню что ли? К говну? Нет, Кирочка, мы культурно жили, интеллигенция, от ЖЭКа контрамарки то в театр, то в музеи, на выставки, а то и на концерты. Дефицит. Деревенские в Ленинград по партийным путёвкам, и это ещё заработать надо, а мы свои, ленинградцы. У меня двойня была. Куда мне их?

Рыжий Фёдор соскочил с кресла и, не обращая внимания на хозяйку, покинул комнату.

– Выселили бы нас с Федей. Комнату-то мне ЖЭК дал, а у Феди от парка общежитие на окраине. Это мне потом квартиру дали, почти перед самой пенсией, уже в 81-ом. Тоже наш ЖЭК. 30 лет на очереди стояли. Я уже тогда в котельной работала. Федя недолго здесь пожил, но и то хорошо: своя жилплощадь, с отдельной кухонкой и уборной, всё как у людей. Хорошо жили.

Любовь Васильевна, когда уходила в воспоминания, начинала путаться. Из ленинградской, точнее уже петербургской квартиры, её перевёз в Москву ещё 20 лет назад племянник, младший сын Веры. Он и оплачивал Кире дополнительные услуги по уборке, не входившие в её основные обязанности.

– Ты, Кирочка, лучше предохраняйся. Не знаю, как у вас сейчас у молодёжи с этим, но ты девочка умная, будь аккуратней.

– Любовь Васильевна, у меня дочке уже 10 лет.

– Ах да, деточка, я и забыла. Совсем старая стала.

Кира навещала блокадницу от благотворительного фонда, взявшего во времена пандемии под опеку социально незащищенных жителей района, в первую очередь, ветеранов. Всё, что формально требовалось, раз в неделю помогать с оплатой счетов, поликлиникой, другими бытовыми мелочами, с которыми одиноким старикам всё сложнее справляться.

В свой первый визит Кира чуть не задохнулась, вдохнув с порога насыщенного кошачьего аромата. Но по неизвестным причинам сам источник запаха принял её как родную. Это было исключением из правила. В стандартных условиях рыжий хозяин встречал гостей шипением и когтями. Даже племянник Любови Васильевны был для кота кем-то средним между потенциальным вредителем и лютым врагом.

Для полноты картины остаётся подтвердить, что Фёдором это упитанное и избалованное существо звали в честь усопшего мужа блокадницы. К счастью, она никогда не утверждала (как минимум вслух), что кот являлся его реинкарнацией.

– Кирочка, ты не видела, где билет в Станиславского? Тут в вазочке лежал вроде…

– В серванте на верхней полке, Любовь Васильевна.

– Точно-точно. Это собес даёт. Мы с соседкой договорились поехать вместе. Далековато, конечно, но она помоложе меня… Может, и Витя подвезёт, не знаю, не ответил пока. Он занятой совсем, не до тётки ему.

Кира проигнорировала намёк и не предложила помощь. На вечерние прогулки по театрам времени у неё не было.

– Знаешь, я думала, умру. Еле добрела до дома. Федя на смене был. Иду, а кровь течёт. А в больницу нельзя. Посадить могли. Три дня в горячке пролежала, гноем исходила, а врача не звала. Думала, пусть лучше умру, но Федю не подведу. Ничего, выкарабкалась. Крепкая была. В деревне родилась, войну ребёнком прошла, а тут ерунду пережить – пережила, конечно. Детей, правда, больше не заимела, но мы с Фёдором и не хотели. Некуда нам детей. Федька, иди сюда, кыс-кыс-кыс…