– Мария Павловна, вы так занятно рассказываете… – Иван, подыскивая слова, пальцами некую загогулину изобразил. – Отстранённо как-то. Как о чужих. Обидели вас родители сильно?
– Обидели… – неожиданно для себя хлюпнула носом. – Агафья Полонская – дочь соседей наших – замуж выходила. Намедни девичник устроили. Пригласили всех девиц приличествующего возраста в гости. Песни пели грустные, венки плели пышные, пирожками и ватрушками угощались. Ночевать всех оставили, чтобы поутру проводить подруженьку под венец. И я пела, плела, угощалась и ночевать осталась… А утром верховой прискакал с известием, что наша усадьба сгорела. Вернулась с праздника на пепелище. Верите, Иван Фёдорович, от двухэтажного дома груда камней осталась. Ни отца с матерью, ни бабушки с дедушкой… Только дядя – отца брат старший – скоренько появился. Котом ласковым завился, запричитал о сироте горькой да о крови родной. Мне тогда едва-едва шестнадцать исполнилось. Горем убитая, куда идти, что делать, не знаю. Из одежды – всё что на мне было. А дядька поёт сладко, что не оставит, что как дочь родную любить будет. Я и подписала бумагу, что согласна на опеку его.
– Обманул. – Без толики сомнения сказал Ружинский.
– Обманул… – вздохнула я.
Ответила и задумалась: а как это? Ведь не могу я знать о прошлом той Марии, что не отозвалась на призыв магички, но вот рассказываю. И не придумки это, чтобы отвязаться от человека, именующего себя торговым представителем, но со взглядом матёрого шпиона. Да и обороты речевые, не свойственные мне.
– А дальше что?
– Дальше грустно. Бесправная нищая приживалка, которую каждым куском попрекают, прислуга бесплатная при кузинах. Вы сказку господина Перро «Золушка» читали? Как любила я её в детстве слушать, так стала ненавидеть в положении своём. Нет у меня феи–крёстной, и на бал, где принца можно встретить, который спасёт от злой родни, мне не попасть. Правда, печи мне чистить не довелось, всего лишь ночные горшки за сестрицами выносить, подсказывать им на уроках и задания домашние выполнять.
– Ума им это добавило, что ли? – фыркнул мой провожатый.
– Зачем им ум с таким-то приданым?
– Ваше присвоили, – вновь не спросил, а констатировал Иван.
– Присвоили… – со вздохом согласилась я.
Нет, не я, а тело, в котором я сейчас обитаю. Похоже, не только у души память есть, но и у тела тоже. Ой-ой! Как-то страшно стало. Надо бы вернуть власть над физиологией, но любопытно же узнать, как там до меня было.
– Почему дядя решил избавиться от меня столь сложным способом, я так и не поняла. Вызвал в кабинет и завёл разговор, что, мол, замуж-то меня никто не возьмёт, ибо мало что я не одарена магически, так ещё и бесприданница. Кому такая нужна. Только в монастырь, молиться за покойных отца с матушкой. Но дядюшка добрый и пристроил он меня много лучше. Списался с франкским дворянином, у которого четверо дочерей в семье и сговорил меня к нему гувернанткой-компаньонкой с приличным содержанием. Глядишь, и на приданное себе соберу. Вот уже и подорожную оплатил до самого франкского порта Тулон, где меня встретят и в поместье отвезут. Могу собираться – завтра надо выезжать дилижансом до Одессы, чтобы на корабль успеть.
– Одной? – удивился Ружинский.
– Одной. Зачем взрослую девятнадцатилетнюю девицу сопровождать? – грустно кивнуло моё тело. – А знаете, Иван Фёдорович, оказывается не так-то и трудно одной путешествовать. Главное, рядом с людьми держаться. Я, когда в дилижанс села, выбрала даму, что, как и я, одна ехала, и прибилась к ней. То платок подам, то воды налью, то ещё чем помогу. Так до Херсона рядом с ней и добралась. Там надо было в другой дилижанс пересаживаться, чтобы до Одессы доехать. Но и здесь Господь не оставил. Семья с девочкой лет семи ехала. Девочка прыткая такая, всё к матушке с вопросами приставала, а той вроде как и не до неё было. Я на один вопрос ей ответила, на второй, потом сказкой отвлекла. А они до самого порта ехали. И я с ними. Никто и не подумал, что одна я.
