Делали они это на разный манер. Например, весной, особо на масленичные гуляния, вызывали гостей на потешные бои. И так отхаживали их кулаками, что намёк в намятых боках был очень ясен. А если нет, вызовы продолжались и на следующий день, и через день. И так пока жизнь гостя не становилась сущим кошмаром. Приходили смоляне и к самими кораблям, если гости жили у пристани. И бросали в корабли яйца и помёт, выманивая чужаков. Всё это было вроде как игрищем, и неизменно сопровождалось улыбками, похожими на волчий оскал. Если гость просил оставить его в покое, над ним смеялись и мужики, и бабы.
Таким образом Смоленск знал меру гостеприимства. Отважному купцу давали тут стол и кров, но не более трёх дней. Затем начинались намёки.
Варяги никогда прежде не посылали к Смоленску большой флот, поскольку перенести драккары волоком было непросто, а в летнюю засуху и вовсе невозможно. Обычно они водили тут торговые корабли, два-три борта. И потому местные кривичи не опасались норманнов. Не трогали Смоленск и степняки – боялись залезть в чащу, что стеной стояла вокруг города. Много дней пути по буреломам лишали духа и печенега, и хазарина. Только иногда старейшины союза посылали рати отбивать у хазар дальние сёла кривичей. Смоленск был сердцем кривичского племени, и биение этого сердца слыхали и в Киеве, и в Великом Новгороде.
Дальше Рарог летел крылами парусов над Днепром, и до самого Киева радовался тихому полёту. Разве что тешилась молодая кровь редкими набегами на дрягву и радимичей, которые селились по обе стороны реки. Дрягва – по правый борт, радимичи – по левый.
Но дрягва на то и дрягва, что в трясине сидит. Племя тихое, дикое, шкуры носит, да леса выжигает. А радимичи от Днепра далеко – им любо на Сожь-реке, где изумрудные холмы, и раздолье. Одна беда – от степняков прятаться негде. И потому платят им дань. Чего с них взять господину Великому Новгороду?
Тут ставило свои ладьи и племя северян. Близко к хазарам, но те северю не давили, а учили торговому делу, хотяи брали дань. Слышно было о месте, названном Чернигов, будто много там чернят серебра, и везут на торги до самого Царьграда. Чернигов не был городищем – хазары не давали севери сильно укрепляться. Но говорили, что по веселью и пестроте нет места с ним сравнимого. Черниговские ярмарки созывали народ со всех концов – от Валахии до булгар, от аланов до мордвы. Здесь звенел арабский дирхем и шуршали муромские меха. Здесь на воск меняли парчу, а раввин спорил с муллой близ капища Перуна. Северская же дружина сидела в другом городе, крепком и неприступном – в Любече.
Словене и варяги, что шли под парусом Рюрика, уже не гуляли тут так лихо. Рядом был Киев, и вести о грабежах неслись быстрее днепровских вод. Да и воды сами текли против хода новгородских ушкуев.
Где-то среди бесконечных изгибов реки, молодой вожак Олег велел пристать к берегу. Тут он взял на свой драккар двоих – парня и девушку. По виду одичалых, но, как оказалось, знатного рода.
Жегору они были не очень интересны. Он понял, что Олег, его новый господин, человек лихой и непредсказуемый. Но весёлый и простой, к тому же даровитый воин. Мальчик не вникал в их отношения с Рюриком, хотя и слышал, как Олег на одной из ночёвок, хватив лишнего мёду, проболтался, что хочет стать насельником в Киеве, или, хотя бы, в Полоцке. На трезвую же голову Олег никогда о том не говорил.
