Но снова полилась трель соловья, будто и не было ничего. Страшная в своём безразличии песня. Убьют тебя или нет, а соловей будет петь одинаково.
Но эта трель была той нитью, по которой душа Асмунда нашла ход обратно из навьего мрака в мир живых. Варяг привалился к широкому, как стена, стволу липы. Даже такое укрытие не спасло его – в плече торчало древко стрелы. Конопляный отвар, выпитый им недавно, действовал – он почти не чувствовал боли, только неловкость движений. Рука слушалась с запозданием и казалась неподъёмной.
Он отложил свой короткий мадьярский лук, здоровой рукой обломил конец древка, попытался вытащить наконечник, и тут простонал от боли – наконечник был явно широким и с лёгким винтом. Вонзаясь в плоть, такой разрывает её по кругу и закапывается, точно гарпун. Вытащить его можно только продавив насквозь ту часть тела, куда попала стрела.
Конечно, бывалый воин Асмунд уже терпел раны стрелами. В былые дни он хорошенько заливался брагой, пока боль не затуплялась в пьяном дурмане, и тогда корчевал кровавые пни. Конопля лишь немного помогала, и скорее взвинчивала нервы – тысячи мыслей неслись отчаянно.
Как это могло выйти? Его задумка сорвалась. Кто-то следил за ним, и теперь выстрелил сам. Попал в него первым. А ведь план был отменный!
Высмотрев и выспросив следы Хельги и Малко, он пробрался сюда, к реке и засел в корнях старой липы. Отсюда были видны силуэты двух любовников. Асмунд долго не мог разобрать, кто из них кто, пока Малко не встал и не снял с себя плащ. На фоне светлеющего востока Асмунд рассмотрел широкое стройное тело княжича. Не оно должно было стать мишенью. Асмунд собирался убить Хельгу.
Прекрасный повод навлечь на древлян гнев господина Великого Киева! А когда людоеды поймут, чем псина пахнет, тут князь древлянский своей дочерью и откупится. Отдаст её в Киев за порченый товар, а то и сразу двух дочерей отдаст. Ингвар вряд ли откажется – бояре и дружина захотят союза племён, уж коли никого из иных княжон не выбрал малец. А Ингвар бояр и дружину слушается, как отца родного Рюрика, которого не знал… Возьмёт древлянку, а при дворе его оной древлянки тётка живёт к тому же. Янка рыжеволосая теперь часто с Ингваром думы думает, он её даже боится. Люди вообще неизвестного боятся. Она вроде и баба, а воин. Вроде и собой не дурна, а только шрамов на ней больше, чем серёг, да бус. Древляне дел киевских дичатся, зато весьма расплодились – дружину будет из кого созывать. Печенеги-то у ворот…
Лишь бы эту Хельгу – без роду без племени, – убрать с пути!
Всё это обдумывал Асмунд у липы, поигрывая тетивой, целясь в тёмный холмик девичьей головы. Ливень прошёл, и в прозрачном воздухе он ясно увидел цель. Натянул тетиву, забирая воздух и уже готовился сделать выдох, на котором лучник всегда делает выстрел, как ощутил хлёсткий удар в бок.
Кто-то опередил его самого выстрелом. Он отпустил тетиву раненой рукой. Стрела его полетела мимо цели. В тот миг Хельга уже лежала на земле, укрытая Малко. Затем разум помутился, Асмунд полез за топором, но не успел достать его и упал в бугры корней.
Трель соловья отрезвила морок. Следом пришла жгучая боль. А потом и удивление – как это он ещё жив? Тот, кто стрелял в него, не пришёл и не добил, не снял дружинного браслета, чтобы потом обличить его перед честным людом Искоростеня.
Он пробирался через утренний сумрак, шатаясь, истекая кровью, но не отпуская мысль. Словно тяжёлой думой хотел поддержать телесную силу, не свалиться в бреду.
