Собрание считаю закрытым. Знаю, в основном все сейчас отправятся на танцы. Прошу вас, партийцы, подавать на танцах пример культурного поведения и девчонок после танцев не тискать особо и проводить. Но культурно, чтоб без жалоб командованию. Р-р-ра-зойдись!
Ура! Меня приняли в кандидаты! Вот, сохранились выписки. Прилагаю для истории. Хотя может и не следует этого делать. Да ладно.
Ура, я кандидат партии. Вперед и выше!
Вперед-то – вперед. Выше и выше. Но тревога и боль сердечная появилась у меня. И все время не дает мне покоя.
И начался весь этот душевный разлад с изменой своей семье. Как я теперь приеду в местечко и посмотрю папе и маме в глаза. И кто я – Федор-цапля, что ли! Нет, таких цапель не бывает.
Еще к этому – назвался груздем, так полезай. И ничего уже нельзя изменить. Вот и приходится мириться с расстрелом ГПУ нашего товарища (пока только одного), которого приговорили к расстрелу, как активного врага советской власти. Про себя каждый думая, что врагов советской власти – не половина ли страны. Как их всех перестрелять? Оказалось – возможно.
Вся наша авиашкола была в удрученном состоянии. Хотя мы, члены партии, прилагали усилия, чтобы разъяснять и поднимать дух летунов. Да как его поднимешь, когда черным по белому, то есть, в приказе по эскадрилье сказано: «…активный враг советской власти…» И вот что самое для нас удручающее. Постановление коллегии было 9 июня 1927 года. И расстрелян наш сослуживец Гуревич тоже 9 июня 1927 года. То есть, ни суда, ни адвокатов. Ррраз и нет.
Мы были в полной растерянности. А авиатору этого позволять никак нельзя. Того и гляди – в штопор сорвешься.
Глава V
Партия должна знать все
В 1925 году, получив корочку кандидата партии, я отправился в первый отпуск. На 10 суток.
В местечке на меня смотрели с уважением. Загорелый, в шинели с голубыми петлицами. Вот, верно, досадовала Сонька Левина, что гуляла в свое время не с Файтлом-цаплей, а с Гершем Левиным, который теперь стал Григорием. Гришей! Да еще и ее мужем.
За столом после традиционной молитвы и форшмака начались расспросы. А когда узнали, что я «поступил» в партию, папа усмехнулся и рассказал вот такую историю.
– Возвращается еврей из комитета вашей партии. Жена спрашивает:
– Что Фима, приняли?
– Нет, – отвечает Фима. – Я им честно все рассказал про себя. И про линию партии. Про буржуазное окружение. Про хорошую жизнь рабочих и крестьян. И даже интеллигенции. Вдруг одна сволочь спрашивает: а скажите, в 1919 году на свадьбе у Нестора Ивановича Махно не вы играли на скрипке?
– Ну и что ты ответил?
– Да согласился, на самом деле я у Нестора играл на свадьбе.
– Ну, не идиот ли? Сказал бы нет, кто проверит, – говорит жена.
– Как кто, ведь весь комитет был на свадьбе, они же были членами штаба у батьки.
Смотри, сына, сказа папа, чтоб не разыскали у тебя что-либо в дальнейшем.
Я усмехнулся. Все было в порядке у меня. Так я думал. И все просто. Хедер да кузница – первые трудовые мозоли. И первая папироса у Шлойме-каторги – вот и вся моя жизнь.
Я вернулся в училище, нагруженный снедью. А уж выпивку мои друзья расстарались.
Но и сразу я почувствовал – я теперь принадлежу партии. Потому что вызвал меня в тот же день наш бессменный секретарь Миша Драпо и дал задание. Подготовить сведения о военной дисциплине 37-го авиаотряда.
– Материалы я тебе дам, а ты пока никому ничего не рассказывай, и даже командному составу не докладывай. Готовь по материалам, которые я тебе дам, развернутую справку. Этот материал пойдет в парткомиссию Спецчастей Киевского гарнизона. Они собираются рассматривать нашу 3-ю истребительную эскадрилью. Вначале изложи все, как в материалах, а потом мы с Батей решим, как этот доклад нивелировать.
