Избранники - страница 13

– Но я ведь не один такой? – голос Макса звучал почти жалобно.

– Ну что вы, конечно, нет. Некоторым, прямо сказать, сейчас гораздо хуже, чем вам. А вы здоровы, физически и психически, и даже можете выбирать.

– А… Белла?

– Ей придётся провести ещё некоторое время в коме. Так надо. Сколько, не могу вам сказать. Хотите остаться с ней? – Ульви подался к нему, упёрся взгялядом. – Она нравилась вам как женщина, и она была для вас матерью. Что ещё может желать мужчина? Оставайтесь. Это будет так… по-человечески.

Последнее слово было произнесено со странной интонацией, от которой Максу стало не по себе.

– Я… я не знаю. Не хочу показаться бездушным, но…

Ульви вдруг прыснул, попытался было сделать серьёзное лицо, но потом махнул рукой и расхохотался: раскатисто, безудёржно.

– Ох, извините… – Проговорил наконец он, вытирая слезы. – Каламбур один на ум пришёл. Смешной, я вам как-нибудь потом расскажу. Продолжайте, не обращайте внимания.

Сбитый с толку, Макс некоторое время пусто глядел на него, потом внезапно обозлился и произнёс жёстко и напористо:

– У меня могут быть другие половинки… кроме Беллы?

– Резонный вопрос, резонный. – Ульви, казалось бы, задумался.– Такого рода…э… трансформации требуют значительного количества внутренней энергии, а она, сами понимаете, далеко небезгранична. Ходят слухи, что повторная трансформация возможна, если ваша будущая половинка необычайно одарена энергетически… но это только слухи, и на данный момент они проверяются.

– Кем, можно полюбопытствовать?

Ульви осклабился.

– Теми же, кто послал вас в космос.

И уставился на Макса тяжёлым взглядом. Тот сразу поник и заторопился:

– Я бы мог тоже принести пользу… остаться с вами, например, принять участие в подобных исследованиях…

– Нет.

Сказано это было так, что желание продолжать дальнейший разговор у Макса сразу пропало.

Мысли ворочались, тупо отдаваясь в висках:

«Остаться здесь… с неподвижной Беллой… под такими вот взглядами этих?»

Кое-как поднял глаза:

– Знаете, я готов рискнуть.

Ульви кивнул. Так, как будто давно знал, чем всё это закончится. И с абсолютным безразличием к собеседнику.

…Он парил над антигравитационной дорожкой со скоростью 20 км/ч, без заданного маршрута. Смотрел по сторонам на Москву, давно ставшую Московией, подмявшую под себя всё окрест на сотни километров. Он бывал здесь, и не раз, но вот так осматривался впервые. Настроение было покойно-безразличным, но сквозь оцепенение прорывались вдруг всполохи обиды: «Даже чип никакой не вживили, никакой, мол, нужды в этом нет… Списали тебя, братец, со счетов, списали совсем. Выпроводили через какой-то шлюз – и вот: любуйся столицей нового мира. Ну и буду любоваться. Сегодня, во всяком случае, ни в какую эту вашу кабинку и не подумаю заходить. Заслуг у меня полно, буду жизнью наслаждаться. Своей, ни к чьей не прикованной».

Над головой, однако, был купол, и это сглаживало все переживания. Конечно, он был другим, не таким, каким нависал над ними в колонии, а размытым, дистанцированным что ли, но его присутствие ощущалось несомненно: в ленивом разбеге снежинок, в приглушенных красках неба, покрытого никуда не спешащими барашками, в ровном течении воздуха, без всяких там завихрений… Ничего! Всё наладится, и очень скоро.

Он проплывал мимо немыслимых в своем размахе многоярусных строений, рассыпающихся искрами вверх, скручивающихся струями вниз и расходящихся под землей многокилометровыми лучами. Светлячками кружили над головой в вечерней дымке аэрокары. Не так давно Московию сотрясали ураганы, и многочисленные административные здания, основательно, не напоказ вцепившиеся корнями коммуникаций в истерзанную землю, вдобавок ещё были защищены и силовыми антиполями, отключенными теперь за ненадобностью, но конструктивно угадываемые в холодном воздухе неким разломом сред. Всё это, безусловно, радовало глаз. А вот церквушка, непонятно как уцелевшая, с золоченой луковкой, сразу его встревожила. Чуть пригнувшись, стояла она против всех ветров, устало и незыблемо. И не была она, конечно, обнесена никакой защитой, но вот показалось же ему почему-то, с одного косого взгляда, что воздух обтекает её, образуя совсем ненужные завихрения, таящие в себе забытый свет… Он закрыл глаза и потряс головой, а когда открыл, то увидел прямо перед собой площадь с мавзолеем. Насколько он знал, сравнительно недавно обитатель мавзолея был всё-таки без лишней помпы кремирован, и теперь его заменяла голограмма. История, знаете ли… Но что же всё-таки это был за человек, столько времени пролежавший один в гробнице, выставленный напоказ, сколько же в нём было энергии при жизни, если и после смерти он подпитывал ею всех? Наверное, ему нужен именно