Избранное. Мудрость Пушкина - страница 88
Так он пишет стихотворение «К моей чернильнице»:
и т.д.
и о Татьяне в 3-й песне «Онегина»:
Многочисленные, совершенно однородные заявления Пушкина на протяжении многих лет не оставляют сомнения в том, что, по его мысли (основанной, конечно, на его личном опыте), это состояние духа, когда, наглухо замкнувшись от мира, он живет сам в себе и собою, есть счастливейшее состояние. «Забвение» для Пушкина – синоним «восторга». Уже в 1818 году, изображая «поэта», погруженного в чтение «Истории» Карамзина, он говорит:
(Жуковскому, ранняя ред.)
и, прося у женщины любовного свидания, повторяет те же синонимы:
(О. Массон).
В конце 8-й песни «Онегина», расставаясь с Онегиным, с Татьяной и своим романом, он пишет:
Забыться – счастие, и почти все равно, в чем найти забвение:
и вслед затем:
(Калмычке).
В 1819 и в 1832 гг. он одинаково называет забвенье «сладким»:
(Руслан и Людмила, V)
(Отрывок. 1832 г.)
Как уже сказано, с термином «забыться душой» однозначен у Пушкина термин «уснуть душой»; например:
(Уныние)
(Желание)
(Онегин. IV, 11)
Заснуть душой – замкнуться от мира, стать слепым и глухим вовне; так, о бедном рыцаре Пушкин говорит:
Мы увидим дальше, что порою Пушкин в тех же строках без различия перемежает оба термина: «забыться» и «заснуть», «забвенье» и «сон».
Как же живет дух в минуты этой блаженной отрешенности? По свидетельству Пушкина, дух живет тогда своим собственным содержанием. И тут у Пушкина намечается двоякий опыт: по его мысли, иногда посторонний толчок погружает душу в забвение, и она начинает жить сама в себе; иногда же нечто, возникшее в ней самой, внезапно вырывает ее из явного бытия и на некоторое время наполняет ее своим цветением, так что никакому внешнему восприятию уже нет доступа в нее; то есть известное интимное переживание души является либо только содержанием «сна», либо вместе и причиной «забвения», и содержанием «сна».
Таковы прежде всего воспоминания, то есть те внешние восприятия, те чувства и мысли, причиненные извне, которые к моменту отрешения уже ассимилированы духом и сделались его личным достоянием. Эта связь «забвения» с воспоминанием носит у Пушкина почти характер закономерности. Так он говорит о Людмиле: