Избранное. Том I - страница 38



Блаженно утро. Здравствуй,
                            брат мой Солнце!
Сестра-земля, благослови меня.
Я только тень спасительного Слова.
Я по земле скитаюсь налегке
И сёстрам-птицам приношу я снова
Благую Весть на птичьем языке.
И пеньем мне ответят сёстры-птицы,
И брат мой лес расступится в ответ,
Сестра-звезда не даст мне заблудиться
И брат-подсолнух выведет на свет.
Я всех бедней – и я же всех безбедней.
Мир Божий – дом для братьев и сестёр.
И брат мой вор отдаст мне
                                 грош последний,
И брат-палач отбросит свой топор.
Но свет далёк – и близко пепелище.
Пусть долг велик – земной недолог путь.
Настанет день, и на погосте нищих
Мне смерть-сестра предложит отдохнуть.
Меч занесён, – но всё в Господней воле.
Зажжён костёр, – но боль —
                                     лишь тень огня.
И брат мой меч не причинит мне боли,
И брат-огонь не обожжёт меня.

1980

К польской сестре

(«Это гробовая тишина…»)

1.
Анне Добошинской
Это гробовая тишина
Перед громом или чёрным днём.
Это Польша – спящая страна
Между августом и сентябрём.
Бог поможет, милая сестра,
Только дни бессмертья сочтены…
В сердце века – чёрная дыра.
Вестерплатте. Первый день войны.
2. Польше
Не в человеческой, видно, власти,
Ты торжествуешь – без торжества.
Четыре раза рвали на части
Тебя, но ты осталась жива.
В крови, полумёртвая, ты молилась —
Из крови, из пепла живых теней…
Четыре раза Господня милость
Спасала тебя – по вере твоей.
3.
Нам говорят – мы вышли из пустыни
И есть вода и хлеб. И время есть.
Но всё летит над тишиной Катыни
К безвестным именам Благая Весть.
И к Трём Крестам горящим небосклоном
Восходит ночь последнего суда…
И в сентябре над Краковом бессонным
Поёт труба – и падает звезда.
4.
Всё изменилось – выцвело и потускнело.
Нет, не от старости – всё это было вчера.
Глядя на нас, люди думают: брат и сестра.
Брат и сестра… мы оправдываемся неумело.
Всё изменилось, но только не мы – до поры.
Так обрываются письма на полуслове.
Вечно: сестра без брата, брат без сестры…
Но не отнять у нас солидарности крови.
Цены всё выше – на жизнь, на слово, на взгляд,
И вечер века грозит нам дурною славой.
Всё изменилось – но именем Анна звенят
Глиняные колокольчики над Варшавой…

1989

Диалог между Франсуа Вийоном и стряпчим Котаром

(«Нет в этом мире ничего…»)

– Нет в этом мире ничего
хорошего, друг мой.
Вот ты, Франсуа, пришёл к Марго,
а у неё – другой!
– Котар, о чём ты там поёшь?
Налей-ка мне вина!
Другой? Ну что ж, под рёбра – нож,
глядишь – Марго одна…
– Нет, Франсуа, мир не хорош
и жизнь не хороша:
сегодня ты имеешь грош,
а завтра – ни гроша!
– Котар, к чему гроши считать?
При кошельке пустом
двух-трёх торговцев обобрать
могу я под мостом…
– Нет, в мире страшно всё, Франсуа,
страшна и жизнь сама:
ограбишь раз, своруешь два,
а в третий раз – тюрьма!
– Котар, все тюрьмы суть – дерьмо,
все, кроме Вечной Тьмы.
…Я принцу напишу письмо
и выйду из тюрьмы…
– Ну вот, договорился сам
до Вечной Тьмы. Заметь:
нам жизнь страшна, Франсуа, но нам
ещё страшнее – смерть!
– Котар, твоя мораль смешна!
живи хоть до седин:
и жизнь одна, и смерть одна,
и человек один.
Котар, везде, в любом из мест
наш мир всегда – одно:
один над морем свод небес,
одно у моря дно.
Одна тюрьма, одна страна…
Чего ещё нам ждать?
Душа одна и плоть одна,
одни отец и мать
и Ад и Рай (куда едва
ли всё же попадёшь!).
Один Господь, одна молва,
одна святая ложь.
– Нетрудно угадать, куда
ты клонишь. Но скажи,
уж если всё – одно, тогда