И на работе и дома ей часто приходилось слышать о разводах, скандалах между мужьями и жёнами, а в качестве народного заседателя приходилось участвовать в разборе такого рода дел в суде. Марьям, слушая бракоразводные процессы, никак не могла понять, как это любившие когда-то друг друга люди становятся врагами. И, призывая этих людей к примирению, она всякий раз с болью в душе думала: «Почему вы топчете своё счастье и ищете пути к несчастью?» И когда она, усталая после этих мучительных судебных процедур, возвращалась к себе, приветливое слово Иштугана казалось ей ещё дороже.
Марьям тосковала, когда Иштуган пропадал в своих командировках, и радостно кидалась ему навстречу, когда он возвращался. Почувствовав приближение родов, Марьям попросила мужа не отлучаться пока из дому. Но, оказывается, завтра Иштуган должен опять уехать. Марьям гнала от себя эти мысли. Всякое волнение вредно в её положении. Может, успеет ещё, вернётся. Два-три дня – не так долго…
– Кажется, закончил, – сказал Иштуган, отошёл от стола и потянулся – затекла спина от долгой работы в полусогнутом положении. Затем вытащил из-под кровати гантели – поупражнялся. И, оживлённый, повеселевший, подсел к жене, мягко обнял её за плечи.
Марьям давно ждала этой минуты.
– Иштуган, – спросила она с задумчивой нежностью, – ты счастлив?
– Очень! Жена у меня хорошая, скоро сын-богатырь родится. Чего ещё мне нужно?
– Положим, ещё многое, – усмехнулась Марьям, проворно работая иголкой.
– То совсем другое, дорогая.
– А что ты говорил о женщинах-пустоцветах?
– Это тебя не касается, – улыбнулся Иштуган. – Я говорил о тех, которые страшатся изведать, что такое материнское бремя. Эти женщины сами лишают себя счастья.
Марьям тяжело вздохнула.
– И изведавшие… порой не видят счастья… – И задумалась. Вспомнила предыдущие роды – оба раза очень тяжёлые. Едва успев появиться на свет, дети умирали. И забеспокоилась за судьбу того, которого носила.
Иштуган уже давно научился понимать жену по малейшим изменениям голоса. Не восприняла бы Марьям его слова в свой адрес. И, словно моля о прощении, сказал с неясностью:
– Не надо… Не грусти, Марьям. Вот увидишь, на этот раз ты подаришь нам прекрасного мальчика.
– Отец ждёт мальчика и ты тоже. А если девочка, – что будете делать? – сказала Марьям, силясь улыбнуться.
– Я тебе говорю, мальчик будет. Абыз Чичи клянётся – раз первые двое были мальчики, так и дальше будет – до четвёртого…
Они рассмеялись. И сразу сошла грусть с лица Марьям. Она стала весело трунить над мужем, пугать его «концертами», которые будет устраивать ему ребёнок по ночам, рисовала забавные картинки его родительских хлопот. Иштуган слушал-слушал и наконец сказал сквозь счастливый смех:
– Не пугай, Марьям. В семье Уразметовых не только наш отец, вся поросль его – о двух сердцах. Не запугаешь…
Марьям, любуясь готовой распашонкой, проговорила:
– Немного уже пришлось познакомиться… знаю… – И задумалась, любовно поглаживая крошечное одеяние своего будущего сына. А может, дочери?..
Иштуган не спускал глаз с её руки. Только материнская рука может так мягко, так нежно гладить детскую рубашонку.
Он положил голову на грудь жены, прислушался. Как сильно бьётся сердце – точно мотор стучит. А Марьям, накручивая на пальцы чёрные кольца мужниных волос, опять задумалась.
…Впервые они встретились в областной библиотеке, в знаменитом читальном зале-гроте.
