Изгнанник - страница 9

– Немало! – восхищенно покачал головой Махли. Он опустил серебро на самое дно корзины под бычью шкуру. – Отнеси домой, нигде не оставляй корзину без присмотра. Понял?

– Да.

– Где же твой друг, куда он запропастился? – оглядел дядя площадь.

Горус будто прочитал его мысли, выскочил из-за угла соседнего здания.

– Я тут недалеко был. Друга встретил, давно не виделись, – Горус старался избегать взгляда Махли. Он одной рукой вытер пот со лба, другой схватился за ручку корзины. – Тяжелая!

– А как ты хотел?! Шкура-то – быка! Толстая и свежая! – хмыкнул удовлетворенно Махли. – Ничего, вдвоем донесете. Я провожу вас за ворота…

– Горус, давай, отдохнем, – вытирая пот со лба, Эли опустился на утрамбованный песок дороги, как только показалась деревня.

– Тяжелая, – выдохнул товарищ, присаживаясь рядом.

Полуденное солнце замерло над их головами. Звон стоял в ушах Эли. То ли от натуги, то ли от тишины, царившей вокруг.

– Горус, как так получилось, что твоего отца казнили? Он же египтянин, – отдышавшись, задал Эли вопрос, мучивший его с недавних пор.

Немного подумав, Горус неопределенно пожал плечами.

– Ну и что, что египтянин? Мы тогда жили в деревне, близ Анх-Тауи[13]. Была засуха. Людям нечего было есть. Начались голодные бунты. Пришли военные. Деревенские стали обвинять, что это мой отец подбил всех. Отца казнили. А потом еще несколько человек… Мы с мамой бросили все, что у нас было, и на барке приплыли сюда.

Горус рассказывал свою историю обыденно, без эмоций, словно речь шла не о трагедии, постигшей его семью, а самом обыкновенном происшествии.

– Мы некоторое время жили в городе, снимали комнату у торговца сувенирами. Но и оттуда пришлось уехать, торговца поймали на продаже золота из гробниц. Так мы и перебрались к вам в деревню…

Эли словно впервые видел перед собой Горуса. Надо же, его товарищ, оказывается, уже столько бед и лишений пережил, что иному взрослому человеку и не снилось…

– Ну, что, отдохнули? – поднялся с места Горус. – Пошли дальше?

– Подожди, я сейчас, – Эли полез в корзину.

Он достал из-под бычьей шкуры серебро, протянул товарищу.

– Возьми, Горус, это тебе. Я знаю, вы бедно живете.

Горус во все глаза уставился на пригоршню пластин.

– Это что – серебро?! Ух, ты! Откуда у тебя столько?!

– Мне их какой-то странный дядя подарил.

Серебряные пластины с приятным звоном посыпались в пухлые ладони Горуса.

– Оставь их себе, что твои скажут? – смутился толстяк. – Или давай разделим пополам!

Они разложили монеты на две кучки прямо на земле, покрутили головами, куда бы их пристроить, положили обратно в корзину: две кучки – рядом…

Полуденное солнце медленно покатилось на запад. Под натиском освежающего ветра со стороны Великого моря жара начала отступать. Городская площадь постепенно наполнялась людьми. В печах загорелся огонь, в воздухе раздался аромат свежеиспеченных лепешек, жареного мяса с добавками приправ.

Рядом с писцом присел другой писец, через час их было уже трое на ступенях храма.

Махли с напарником по имени Ако, полным египтянином с несколько отвислым носом, стояли возле лавки с тандыром в ожидании, пока юный пекарь разогреет им принесенную Эли рыбу. Из-под сени акации они наблюдали за тем, как их товарищ, молодой меняла, справляется без них.

Вот на ступени поднялся торговец мясом, высокий египтянин в кожаном фартуке поверх схенти, сунул парню в руки порожний мешок и папирус величиной с ладонь. Меняла засунул записку в сумку на поясе, быстрым шагом направился за угол храма. Там, в одной из пристроек, жрецы хранили подношения богам от страждущих. Что-то, как и полагается, шло на алтарь, что-то жрецы оставляли себе, остальное – обменивалось на серебро. Фрукты, овощи и сладости – все, что жрецы сочли ненужным, избыточным, уходило на рынок. Остатки жертвенных животных забирали мясники. Торговцы благовониями и сувенирами тоже внакладе не оставались…