Излом Изотова - страница 4

– Не кричи, слышу я тебя, – отозвалась больная. – Колика у меня печеночная. Расплата за любовь к жареной картошечке.

– Бабуля, диагноз я сам поставлю. Жалуетесь вы на что? – начал врач типичное пререкание с больной.

– Тебя как зовут, доктор?

– Сергей меня зовут.

– Юлиана я. Сереженька, ты не умничай, – она накрыла его руку сухой старческой ладонью, – я тебе работу облегчаю. В первый раз замужем что ли? Спазмолитик мне кольни и езжайте отдыхать. С ночи же вы, видно сразу. Небось, и вызов последний. Анютка, кофейку сделай пока мальчикам.

 Девчонка послушно убежала.

 Изотов вспомнил, как, еще будучи на практике в институте, старый доктор учил: “Не разрешайте больным брать себя за руку или класть руку на коленку, когда измеряете давление. Больные энергию сосут только так. И за суточное дежурство от тебя ничего не останется.”

 Сергей не стал умничать, как бабушка и просила, а уложил ее пальпировать живот. Привычно растер холодные руки и приготовился к работе. Обычно он старался настроиться на волну тела, почувствовать его ритм, пульс, разницу температур. Он провел рукой, не касаясь кожи, вдоль грудины к эпигастрию1. Характерные теплые волны говорили о гастрите. Да у кого из нас его нет? Тааак… дальше… Печень, бабушка, говоришь? Есть тут у тебя камушек в желчном, но сидит он тихо, не должен тебя беспокоить. Печенка висит ниже края реберной дуги… пошел влево, ожидая обычную серо–розовую спокойную рябь. И тут в ладонь ударила горячая волна, такая яркая, сильная, красно–оранжевая… Изотов отпрянул от неожиданности.

– Бабушка, а давно обследовались? Боли какого характера? В спину не отдают? Да и какая, к чертям, жареная картошечка?

 Бабушка вздрогнула и внимательно посмотрела на врача.

– Знаю, знаю, куда клонишь. Без тебя знаю все. Рачок прилетел. Внучке не говорю, расстроится. Одна я у нее.

– Вам бы обследоваться полностью, да лечиться. А внучке сказать бы не мешало. Она знать должна, что жизнь так устроена и что вы не вечны. Ей надо думать о своем будущем, – настал черед Изотова давать советы.

 Но бабушке это явно не понравилось:

– Не учи меня жизни, Сереженька. Сам–то, под сороковник, наверное? А что делаешь здесь? Пациенты тебя раздражают, устал ты от чужих жизней и нерешенных проблем. А диагност какой! Сразу ведь лукавство мое учуял! И ездишь ты такой по вызовам – выгоревший врач с тусклыми глазами, для которого больные – тушки с болезнями. И меня жизни учишь.

 Изотов только набрал в легкие воздух, чтобы разразиться возмущенным монологом, но тут забежала расторопная Анютка, засуетилась с кофе. Растерянный Егор, чтобы как–то заполнить неловкую паузу, спросил тихо:

– Ну что? Спазган?

– Да какой спазган, трамадол сделай.

 Внучка проворно поправила бабушке подушки и удобно уложила. Больная после укола притихла, размякла, напряженное поле над ней стало рассеиваться. Пока пили кофе, Изотов написал карточку, сделал бабушке активный вызов участкового врача и решил, что пора уезжать с чувством выполненного долга.

Они попрощались с внучкой, но тут бабушка зашевелилась, и тихо, выныривая из полудремы, прошептала: «Привет тебе. От Оскара». И снова заснула.

***

 К утру ливень закончился, небо освободилось от тяжелых туч и первые солнечные лучи настойчиво били по уставшим глазам. Изотов возвращался после дежурства домой, а обновленный город просыпался. Улицы уже погружались в утреннюю суету, звенели трамваи, раздраженные водители сигналили на перекрестке, дворники в оранжевых жилетах лениво рассеивались вдоль мокрых тротуаров. Сергей всегда ловил некое удовольствие – прогуливаться навстречу тем, кто спешит на работу.