Через два стола от меня неунывающие двойняшки с такой скоростью поглощали щи, что ложки мелькали, как спицы быстро едущего велосипеда.
"Как рука не устанет, – удивлялся им. – Что значит – молодость!"
Хоть плохонький – но обед. Поэтому из столовой шёл не спеша, в приятном расположении духа.
Уже началась подготовка к октябрьским праздникам. В стороне от главной дороги, около низкого заводского корпуса, две женщины в кургузых, заляпанных красной краской комбинезонах раскрашивали длинную гирлянду лампочек. Около них отдыхал на своей тележке разнорабочий нашего цеха. В ту же минуту – не поверил глазам, из заводского скверика, смеясь чему-то, появилась роскошная Мальвина, поддерживая под руку опирающегося на бадик невысокого парня.
Я даже остановился от неожиданности.
"Где же она его раскопала? Мало того – худосочный, так ещё и хромой! – поднялась во мне волна ревности. – Ишь, вцепилась как! Мальвины все такие… Та Буратино с носом оставила, а эта – меня!"
Визгливый хохот малярш привёл меня в чувство.
"Видно, наш цеховой матерщинник кое-что выдал из своего обширного нецензурного репертуара…"
Между тем парень нежно обнял Мальвину за плечи и, близко наклонившись к её лицу, что-то говорил.
"Разливается как, козёл! – закипала во мне злость. – Додумались, прям на работе любовь крутят, – чуть помедлив, поплёлся за ними. – Да какое мне дело? – стал успокаивать себя. – Кто она мне? Невеста, что ли?"
Ускорив шаг, быстро догнал хромого. На миг появилась мысль как следует задеть его плечом, но я гордо прошёл мимо.
– Серёжа! – услышал Мальвину.
– А, это ты? – обернулся на ходу. – Извини, спешу, работы полно.
Придя в цех, всё не мог успокоиться.
"Спасибо, что цивилизованный человек, а то бы…"
– Чего хмурый? – опять дыхнул на меня странным запахом Чебышев.
– Чем от тебя всё время несёт? Ношенные носки, что ли, жуёшь? – зло посмотрел на учителя.
– Шулюмом! – не обиделся тот. – Хочешь попробовать?
– Уволь! – застучал я молотком.
С удивлением вытаращившись поверх очков, Чебышев принюхался.
– Опять эта кошёлка здесь корпус смолит. Пашка, иди на механический, тебе шесть дней к отпуску за вредность дают, а я нюхай… Смотри, Серёжка, – нравоучительно произнёс сэнсэй, – Михалыч станет приставать, чтобы корпуса смолил, не берись, на потенцию влияет.
– Главный, а я думал, тебе уже ничего не страшно! – заржал Пашка. – А ты, оказывается, два раза ещё можешь.
– Ага! На октябрьские и майские, – задохнулся от смеха Пашкин сосед. – Ведь скоро октябрьские, – еле выговорил он, тряся головой и осыпая воротник перхотью.
– Этот-то чего? – возмутился Чебышев, его бородавка погрозила Плотареву кулаком. – Сейчас ты, Заев, смелый, – перешёл в наступление гироскопный гуру, – посмотрим, как запоёшь, когда рога полезут, длинные и ветвистые.
– Во-во, зато лишних шесть дней телевизор будет смотреть! – опять зашёлся смехом Плотарев.
– Кто о чём, а лысый о гребешке! – огрызнулся, уходя на механический, Пашка.
– Евдокимовна! – вдруг заорал Чебышев, представив весь ужас катастрофы. – Почему разрешаешь на участке корпуса смолить?
– Да! – поддержал его Плотарев.
– А мне всё равно, главное, чтоб пыли не было! – ответила контролёр, колыхнув грудью.
– Так нам не всё равно! – заволновались Чебышев с Плотаревым, развеселив весь контингент контролёрш.
Постепенно моя обида прошла.
"Чего я, право, расстроился? Пустяки какие. Поважнее дела есть. Вечером в райисполком идти".
