— Когда у тебя в последний раз были женские дни?
Накалываю на вилку хрустящий кружочек огурца.
Он не слишком в этом разбирается.
Но всё-таки спрашивает. Почему? Сам посчитал, или кто-то помог?
Как только Софи забеременеет, я отошлю её в фамильный замок.
Нам нужно выиграть время — вспоминаю слова матушки.
Роланд пристально на меня смотрит, откинувшись на спинку кресла. Ждёт ответа. Надо что-то сказать.
— Они у меня… сейчас, — смотрю на него невинно и хлопаю ресницами.
— Вот как? — поднимает левую бровь. — Жаль.
Жаль, что не выйдет отослать меня поскорее в фамильный замок? — так и рвётся с языка.
Но вместо этого я обхватываю губами гладкий кремовый фарфор и делаю глоток безвкусного травяного чая.
Я не слишком разбираюсь в этих ваших бабских делах.
Не слишком разбирается. Но всё-таки спросил. Так вовремя.
Всё-таки, кто-то ему подсказал. Кто-то, кто знает и понимает, что уже пора. Кто-то, кому не терпится, чтобы меня поскорее упрятали подальше в деревню.
В памяти всплывают огненные волосы и подобострастный взгляд изумрудных глаз.
И я даже догадываюсь, кто.
Как? Как долго у меня получится скрывать своё положение? И действительно ли нужно ли его скрывать? А вдруг, всё-таки…
— Ты расстроен, — начинаю осторожно. — Предпочёл бы услышать другую новость, да?
Смотрю на него внимательно через стол.
— Я не расстроен, — морщится он. — Какой в этом смысл? Значит, понесёшь в следующем месяце.
После моих слов Роланд потерял ко мне всякий интерес. Завороженно наблюдаю за тем, как ловко он расправляется со стейком. Будто хочет поскорее покончить с едой и ужином.
У меня другая цель.
А вдруг, всё совсем не так, как он говорил Амаре.
Вдруг, та случайная фраза была лишь для того, чтобы успокоить капризную любовницу? Вдруг, семья что-то да значит для Роланда?
Нужно собрать побольше информации.
— Ты так любишь детей? — спрашиваю осторожно, очерчивая подушечками пальцев гладкую кромку фарфоровой чашки.
Роланд бросает на меня мрачный взгляд через стол. Пожимает плечами.
— Мне нужен наследник. Сын. Чтобы продолжить род. Таковы правила.
Склоняю голову набок, принимая этот ответ.
— Говорят, дети полностью меняют нашу жизнь и нас самих, — улыбаюсь уголками губ. — Я люблю меняться. Хорошо, что в этом доме достаточно комнат.
Роланд вновь откидывается на спинку кресла. Отпивает из кубка.
Смотрит на меня внимательно и прищурившись, будто размышляет над чем-то.
— Этот дом не подходит для младенцев, — медленно проговаривает Роланд, прожигая меня взглядом карих глаз. — Первое время сын поживёт с тобой в Драгонхилле.
— Первое время? — уголок моего рта дёргается в нервной улыбке. — А потом?
— А потом я заберу его к себе. Года в три, не раньше. Раньше нет смысла. Всё равно первые обороты случаются в четыре-пять.
Заберёт себе? Моего сына?
— А я? — проворачиваю в пальцах серебряную узорчатую вилку, чувствуя в груди неприятный холодок.
— А ты останешься в Драгонхилле вынашивать следующего сына.
— А если будет девочка? — спрашиваю механически, ещё до конца не успев переварить странные слова мужа.
Возможно, у меня получилось бы как-то смириться с деревней. Но никак не с тем, что у меня будут отбирать детей…
— Девочка, — он едва заметно морщится. — Сможет оставаться с тобой лет до шести, я так думаю, а потом…
— Ты её заберёшь, — заканчиваю за Роланда и смотрю на него, будто впервые вижу.
Кивает равнодушно. Его ничего не смущает. Абсолютно.
