Кораблев отмахивается.
- Я в твои годы то же самое
говорил. Не мой ребенок, не я и лошадь не моя. Так что не надо отмазываться,
все и так понятно. А если будешь упрямиться, то твоя девка со щенком вдруг
пропадут. А дом сгорит. Ясно?
- Ясно… - выдыхаю сквозь
стиснутые зубы.
Кораблев не шутит и не запугивает
попусту. Отморозок тот еще. Пригрозил бы меня резать на куски – было бы не так
страшно.
Он выпрямляется и радостно
потирает руки.
- Тварь, - произношу отчетливо.
Надо же хоть как-то отыграться.
Кораблев делает быстрый, почти
незаметный жест, и на меня сыплются сильные удары.
Маргарита
К
утру следующего дня у меня получается опомниться.
Наверное,
мне помог в этом мой маленький Олежка, потому что был вчера веселым и
жизнерадостным ребенком. Только к вечеру он принялся капризничать и даже
заплакал, я так и не поняла, по какой причине. Но именно утром, проснувшись
пораньше, я поняла, в чем дело.
Олежка
заболел.
Лоб
у него красный и горячий, состояние – сонливое, а еще он шмыгает носом и
смотрит на меня грустными голубыми глазами, полными настоящего страдания.
Материнское сердце разрывается, я просто не знаю, что делать. Разве только
вызвать скорую? Но я уже не могу отделаться от мысли, что вместе с работниками
медпомощи приедут те две противные тетки. Полицейская и работница органов
опеки. Даже не хочется вспоминать, как их зовут…
Обреченно
вздыхаю. Вспоминаю, что у Владимира незаконченное медицинское образование, как
раз на факультете педиатрии. Он обычно помогал мне с малышом, знал, что давать
Олежке, а я нет чтобы запоминать и делать выводы, носилась и молча выполняла
его указания.
На
всякий случай набираю номер.
Телефон
Владимира долго отзывается длинными гудками, затем кто-то сбрасывает вызов.
Я
снова вздыхаю и кусаю губы в отчаянии. Какая-то напасть, не иначе!
Набираю
номер «скорой помощи» и на автомате рассказываю все данные.
-
Ждите, приедем в течение двадцати минут, - строго говорит мне женский голос.
-
Спасибо… - грустно выдыхаю.
Но
трубку уже кладут.
До
приезда «скорой помощи» я суечусь вокруг сына. Проверяю температуру, ищу в
аптечке лекарство для детей, чуть ли не клохчу, как глупая курица. И как только
раздается звонок в дверь, бросаю все и мчусь открывать. Непричесанная,
неумытая, в одном халате…
Врач
– молодой мужчина – осматривает Олежку и поворачивается ко мне.
-
Переохлаждения были?
-
Нет…
-
А стресс?
Вспоминаю
позавчерашние события. Машинально киваю.
-
Стресс был. Папа Олежки ушел, и…
Доктор
быстро кивает, у него неуловимо меняется выражение лица. Я примерно понимаю, в
чем дело, большая часть общества грубо и нетерпимо относится к
матерям-одиночкам. Этот человек, видимо, из таких. Слава Богу, не спешит
высказывать собственное нелицеприятное мнение.
-
Позавчера ушел, - выдавливаю из себя. – Сынок спал, но проснулся. Плакал долго.
-
Ладно, понятно… - безразлично бормочет врач. – Ничего серьезного я не вижу,
горлышко у ребенка здоровое. Насморк небольшой. Температура на нервной почве.
Он
смотрит осуждающе. Наверное, не сомневается, что я довела мужа, и тот от меня
ушел, а ребенок страдает. Мне не хочется его переубеждать или оправдываться, но
я вспоминаю, как тетка из опеки бесцеремонно ворвалась в комнату моего сына.
Вот он и перепугался. Действительно, ужасный ведь стресс для малыша. Но про опеку
и полицию я рассказывать не хочу, не ожидаю, что врач поймет.
