– Это отец тебе такое сказал? – взор мамы становится острым и кровожадным, будто родительница задумала убийство.
– Да, – снова чувствую, как глаза начинают чесаться.
– Что за чушь? Как он вообще мог тебе предложить подобное? Единственной дочери ляпнуть такую ерунду! – всплескивает она руками.
– Вот и я не поверила услышанному.
– Подожди, дочь, мне нужно поговорить с этим старым дураком.
Родительница выскальзывает из палаты.
Я слышу громкий цокот ее каблуков, когда она уходит все дальше по коридору. Верю, что маме удастся вразумить отца и он все же поддержит меня.
Её нет слишком долго.
Устав лежать, я поднимаюсь на ноги, чтобы размяться. Стою у окна и смотрю на припорошенный первым снежком двор и редких людей, оставляющих на нем следы.
Дверь в палату открывается, и мама проскальзывает внутрь.
По поджатым губами и тому, как она старается отвести взгляд в сторону, я угадываю неладное.
– Мам, что случилось? – пульс ускоряется.
– Вит, все же развод не самая удачная затея, солнце, – пытается улыбнуться она, но у нее не выходит. – Может, поговорим с Матвеем? Уверена, он раскаивается…
А я не верю, что моя собственная мать заявляет подобное. Кажется, у меня больше нет семьи.
– Милая, это тебе, – медсестра заносит в палату корзину цветов.
– Уберите это, – отворачиваюсь от роз, не желая видеть эти жалкие попытки Матвея загладить вину.
– Такие красивые. Точно не хочешь оставить?
– Нет. Меня тошнит от их запаха, – а если быть точнее, то от их отправителя.
– Ты нашу больницу уже в оранжерею превратила, – тихо смеется женщина.
– Заберите их домой, раздайте девочкам, главное, чтобы я их не видела.
– Жестко ты с мужем, – наконец-то она говорит ту самую фразу, что повторяет уже на протяжении недели.
Семь дней я лежу в полном одиночестве. Врач запретил визиты ко мне родственников, потому что стоило хоть кому-то одному явиться, и мне сразу становилось хуже.
Пока меня вообще опасаются выписывать.
А я больше не стремлюсь домой.
Нет у меня дома. Как нет родителей.
Все меня предали, и я никого из них не хочу больше видеть.
Хватит!
Я могу еще понять, почему папа занял такую позицию. С натяжкой, но понимаю.
Мало того, что он категорически против разводов, так еще и усадил моего мужа на свое место. Пока что всего на два года, чтобы посмотреть, справится ли тот с задачей, а потом думал полностью передать ему бразды правления. И до истечения этого срока только совет директоров и акционеры могут сместить Матвея с занимаемого поста.
Но мама… Моя родная мать хочет примирить меня с изменником! Мама, та самая, которая утверждает, будто я их с отцом главное сокровище. Все та же мама, не приемлющая прощений и выступающая за самую жестокую кару для изменников. И я знаю: окажись она сама на моем месте, вряд ли папа остался бы в живых после подобного. Мама бы его уничтожила.
Но почему тогда со мной так?
Будто я не дочка родная, а падчерица, которую не жалко отдать на откуп мерзавцу.
Мужа я внесла в черный список.
Не принимаю звонки и от родителей в том числе.
Про незнакомые номера и упоминать не следует.
Слез уже нет. И все, о чем я стараюсь думать, – это наша дочка. Она не заслужила всего этого ужаса.
Телефон вибрирует, и я вижу очередное сообщение с незнакомого номера.
Смахиваю его и дальше сосредотачиваю внимание на телевизоре. Показывают старую комедию, но даже она после визита медсестры не помогает мне отвлечься от происходящего в моей жизни.
