— Ты лжешь, — говорю я и хватаю кровоеда за горло. — Этого не может быть!
Кровь безумно шумит в висках. Дракон внутри меня изрыгает ослепительно яркое пламя, чувствуя мое состояние.
— Простите, князь, — говорит Даррен, осторожно трогая меня за плечо — Кровоеды не умеют лгать.
— Заткнись! -- рычу я на Даррена, чувствуя, что еще одно мгновение, и я сломаю кровоеду шею.
-- Что если это кто-то другой? -- упрямо говорит Даррен, сделав шаг назад.
Я смотрю в его глаза и читаю в них то, о чем думаю сам, но не признаюсь себе. Он не скажет это вслух.
Одно движение, и кровоед умрет. А другого я искать не стану. Одно движение и я забуду о том, что он сказал. Одно движение и я похороню все свои сомнения. Если не Ридли, так кто угодно другой. Мало ли с кем она могла спутаться?
Ты будешь думать о чем угодно. Но ты слышал, что он сказал.
Нет... Я не слышал. Он солгал...
Кровоеды не лгут...
Мысли мечутся в моей голове, словно рой разъяренных ос, жалящих меня тысячами острых жал.
Руки мои дрожат.
Я никогда не узнаю. Лучше я никогда не узнаю.
А что, если это правда?
Нет.
Что, если это ты?
Нет!
19. 18
Элис
— Кто такой этот инквизитор, — спрашиваю Сандру.
Все руки мои исколоты иглами стрельчатой рыбы, которую я вместе с ней разделываю уже пятый час.
Разрезать брюхо, вытащить содержимое, срезать все иглы, отрубить голову, промыть рыбу в чане с морской водой. И так бесконечно, пока руки, словно одеревенелые, не начнут повторять это, словно ты не человек, а заведенный болванчик.
— Человек божьего закона. Он следит, чтобы все здесь было по закону.
В голосе Сандры звучит насмешка. Я уже поняла, как распознавать в ее безжизненном голосе эмоции, которые прячутся глубоко внутри.
— А если серьезно?
— Монастырю нужно финансирование из казны. Инквизитор курирует наши расходы, наши доходы. Управляет численностью сестер. Если кого-то не хватает, он распоряжается, чтобы прислали еще, если сестер стало слишком много, он решает, кого и куда отправить отсюда.
— Это ведь не все?
— А ты хочешь знать все?
— А ты скажешь? — я задерживаю на ней взгляд, пытаясь прочитать в нем правду, которую мне нужно знать.
Бояться ли мне его, или, возможно, он может стать тем, благодаря кому я выберусь отсюда?
— Не скажу, — говорит Сандра. — Но лучше бы, чтобы ты ему на глаза не попадалась до испытания.
Больше ничего вытянуть из нее не удается, сколько я ни пытаюсь. Она лишь глядит на меня своими грустными серыми глазами и вздыхает.
Беру тяжелое ведро с начищенной рыбой. Вот вот рука отвалится. Скользкие ступени так и норовят скинуть меня вниз, туда, где кончается лестница, ведущая к самому морю. Нужно потарапливаться, чтобы не дать повода матери Плантине избить меня в очередной раз. А она ищет этот повод, как собака ищет кость.
Добираюсь до верха и в изнеможении ставлю ведро на металлический стол, где его принимает сестра Джессика, толстая повариха с руками, как ветки дуба. Она легко, как пушинку, поднимает ведро и бормочет что-то себе под нос.
— Что простите?
— На сегодня можешь быть свободна, — брезгливо бросает она.
— А Сандра?
— ты никто, чтобы задавать вопросы, — поджимает повариха губы и презрительно оглядывает меня.
— Иди вымойся, от тебя воняет.
Она отворачивается и уходит вглубь кухни. Я смотрю на свои дрожащие руки из которых сочится кровь и чувствую, как ранки разъедает соль из морской воды.
Во что превратятся мои руки через месяц такой работы? А через год? Почему я должна быть здесь? Почему он там, наслаждается своей прекрасной жизнью, а я здесь?
