— Да. Грушин Роман Анатольевич, пятьдесят семь лет, правая рука покойного Дроздова. Работает в «Питерстрое» ещё с девяностых годов, говорят, классный бухгалтер.
— Да с чего он классный, если Влад занимает у тестя денег на зарплату водителю?
— Это другое.
— Ладно, а мне-то что делать?
— Пиши пока отчёты по вчерашнему дню. И подробно так, ничего не пропуская. Даже если тебе кажется, что это мелочь, всё равно пиши.
Ну уж нет, всё писать я не буду. Только то, что относится к делу. Мой оргазм в кинотеатре не относится.
Трачу полдня на обработку фото и видео, печатаю поминутный отчёт о проделанной работе. Вчера мне казалось, что мы близки к завершению дела, а сегодня вижу, что особых доказательств нет. Ну шлёпнул он её по попе, зато потом отказался идти в кино и не брал трубку. Какие-то глупые игрища. Но моя женская интуиция вопит, как сигнализация дорогой тачки в криминальном районе.
Что-то тут не чисто.
После обеда заваливается Настя. Нехорошо, что она ходит сюда, как к себе домой, но, с другой стороны, это же она оплачивает арендованную машину, бензин и наши рабочие часы. Она ставит на стол картонную коробку и жестом фокусника распахивает её. Там лежат пончики с разноцветной глазурью — шоколадной, ванильной, клубничной.
— Вот! Это вам, ребята! Вы прям как настоящие калифорнийские копы расследуете запутанное преступление, а настоящие копы всегда едят пончики. Я видела в сериале.
— Правда? — спрашивает Никитос. — Ну спасибо! Но пока у нас мало данных.
— Покажите, что есть, — требует она.
Я морщусь, но разворачиваю к Насте экран монитора. Она садится за стол и читает мой отчёт. Я внимательно наблюдаю за её красивым лицом. Оно гаснет, теряет краски, вытягивается. На лице становятся заметны шелушинки, подчёркнутые тональным кремом, под глазами — тёмные круги. Измены мужа всегда катастрофически отражаются на внешности жены, но развод может поправить ситуацию.
Она сглатывает слюну с таким звуком, словно у неё высохло во рту. Я подаю ей стакан воды.
— Спасибо, — говорит она. — Не думала, что это будет настолько неприятно.
— Может быть ещё хуже, — предупреждает Никитос.
— Я знаю. Но, как говорится, лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас. Я должна узнать правду.
— А ты не пробовала с ним поговорить? — спрашиваю я.
Она смотрит на меня так, словно я сморозила глупость.
— Ну, конечно, пробовала! Он уверяет, что у него никого нет, что ни разу мне не изменял. Злится, что я его подозреваю.
— А с Василисой ты знакома? — продолжаю я.
— Знакома сто лет.
— Не хочешь с ней пообщаться на эту тему?
— Она меня не переваривает. Считает избалованной папенькиной дочкой, которая родилась с золотой ложкой во рту. Ну допустим, что она права! Да, я такая — избалованная, эгоистичная, упрямая, но я ведь не сделала ей ничего плохого! И никому не сделала. А все судят по обёртке, не пытаясь заглянуть в душу. Думают, если у меня дорогая тачка, сумка за три тысячи долларов и гиалуронка в губах — то всё, можно не заботиться о моих чувствах. Как будто я не человек, а какое-то вредное насекомое.
Мне становится стыдно, что я мысленно стебала эту девушку за накладные волосы, ресницы и ногти. Она просто хочет выглядеть привлекательно для своего мужа. Тот-то сорвал джекпот в генетической лотерее и без всяких ухищрений выглядит как топ-модель с парижского подиума.
— За что ты его любишь? — спрашиваю я.
Я хотела спросить что-то другое, но задаю максимально бестактный вопрос. К счастью, Настя не обижается.
