– Жива? – но я ничего не почувствовал, дыра так и осталась в груди.
Смотрю на нее и не могу поверить, что слышу ее голос, вижу, как недовольно смотрит на меня, хмуря бровки. Это видение. Я сошел с ума от стресса. Это невозможно. Внутри меня тоска, от которой хочется взмыть высоко в небеса и броситься камнем вниз, чтобы не быть одиноким.
– Пусти меня, Кондор, – хнычет, кривясь от боли, и я отпускаю ее.
Илиана отползает от меня в сторону, а я сомневаюсь, что все еще в себе. Тянусь к ней рукой, глажу потемневшие от влаги волосы, румяные щеки. Хочу убедиться, что это не мираж. Она смотрит на меня, как на больного, а я прислушиваюсь к себе.
Мне больно, мне одиноко, меня тянет к той, кого потерял. Значит, мираж. Если бы она была жива, то я бы почувствовал ее, не было бы жгучей тоски.
– Леди Илиана, – в комнату врываются все.
Служанка, лекарь, еще несколько зевак стоят у двери и тут я понимаю, что это не мираж. Она действительно жива. Лекарь забежал с той стороны кровати и начал осмотр. Его руки порхают над ней, брови то расслабляются, то хмурятся. Пара смотрит на нас с подозрением.
Ничего не понимаю. Как такое возможно? Она не дышала, сердце не билось, я перестал чувствовать ее жизнь, а теперь она смотрит на мир большими глазами.
– Что происходит? – удивленно спрашивает, сжавшись в комочек, когда лекарь прекращает осмотр.
Ее вопрос остается без ответа. Никто не спешит говорить. Пока мужчина, сложив руки на груди, думает о чем-то своем, я пытаюсь прислушаться к своим ощущениям. Зверь в ярости. Он видит пару, пытается достучаться до нее, найти нить, что порвалась, и не выходит.
Отдаю ему полный контроль, надеясь, что это поможет, но все безуспешно. Мы оба бьемся о стену, пытаемся сломить, но бесполезно. Даже крошки не откалывается.
Почему?
Она моя пара, жива, я чувствую боль утраты, словно она умерла. Только это не так. Истинная жива, надеюсь, что здорова. А нити, связывающей нас, больше нет. Невозможно. Это невозможно. Злость туманит разум. Кто над нами потешается?
– Не молчи уже. Говори, как есть, – бросаю лекарю, который все так же задумчив.
– Милорд, у меня не самые радужные известия для вас, – качает головой, продолжая оттягивать свой приговор.
Ана молчит, смотрит на нас недоверчиво. Потерпи, девочка моя, мы во всем разберемся, обещаю, пусть только он скажет все, что должен.
– Леди Илиану долго травили, маленькими дозами ей давали яд, лишающий жизненных сил, а сейчас отравили редким ядом. Его мог изготовить только искусный маг, я знаю всего несколько таких.
Запинается, но все же говорит. Речь выглядит несвязной, немного сумбурной, но все же и ее достаточно, чтобы приговорить несколько людей к верховному суду.
– Дальше, – подгоняю его, пока Ана не сошла с ума от страха. – Яд смертелен, но моя пара жива. Почему?
Ее глаза полны слез и боли отчаяния. Нужно скорее покончить с этим разговором и дать ей отдохнуть. То, что не чувствую ее, еще ничего не значит.
– Не знаю почему, но яд не подействовал. Вернее, подействовал, но не совсем.
– Мой ребенок. Что с ним? – истинная перебивает его, держась за живот руками.
– Простите, миледи, но его нет. Я не вижу его. Словно беременность и не наступала, – опустив голову, сообщает ужасную новость, от которой у нас обоих сдавливает сердце.
– Они поплатятся, Ана, – прижимаю к себе девушку, которая бьется в немой истерике, – но она не слышит меня.
