— Здравствуй, моя очаровательная женушка. Как наши сыновья?
Илина не настроена на легкую и пустую болтовню. Сделаю шаг и кинется.
— Что же ты, моя милая. Это же я.
Скидываю сапоги, и рык нарастает. У меня охвачено болью все тело. И даже кончики волос, что само по себе полный абсурд.
— Ты пугаешь наших детей, — медленно снимаю штаны. — И не стоит при них скандалить. Ты так не считаешь?
Согласен со Жрецом, она бы отлично вписалась в лесные красоты, кусты и заросли. Белая ловкая и неуловимая тень, что очень любит мышей. И имею ли я право решать за Илину, что ей и волчатам место в диком лесу?
Конечно, ее волчица только за то, чтобы оказаться на воле, но что бы сказала сейчас ее человеческая половина? Согласилась бы она с тем, что ее сыновья должны прожить недолгую жизнь в шкуре волков?
Сквозь кожу пробивается шерсть, лицо с хрустом вытягивается, и опускаюсь на четыре лапы. Возможно, я не вынырну из волчьего омута, но чем дольше я давлю в себе зверя, тем меньше сил у меня остается на его контроль. Боль отступает, моя волчица замолкает, навострив уши, и с недоверием облизывается.
Я тосковал и хочу делать подойти. Принюхиваюсь и улавливаю уютный теплый запах молока и шерсти. Кто-то в темноте ворчит. Шаг, и она с рыком выныривает из уродливого логова. Хочет цапнуть за нос, но я отпрыгиваю в сторону, повиливая хвостом. Это же я. Ты меня не узнала? И кто там скулит? Пусти меня к ним!
Вновь бросается ко мне, но я уворачиваюсь от ее зубов. Гоняет меня по всей комнате, но когда я резко притормаживаю, разворачиваюсь и вскидываю морды, открывая шею для укуса, она зло бодает меня и сбивает с ног. Но не смыкает челюсти. Всматривается в глаза, огрызается и прячется в логове.
Бесшумно следую за ней, заглядываю в странную нору и замираю под предупредительный рык. Покусает, прогонит и больше не пустит, если ей что-то не понравится. У ее бока поскуливают волчата, и пахнут они не только молоком, но и мной. Принюхиваюсь к их шерсти и под пристальным взглядом желтых глаз облизываю пушистые спинки.
Мои. Был я и она, а теперь нас четверо. В восторге утыкаюсь носом в шею моей волчицы, облизываю ее морду, а она в ответ недовольно фыркает. Я чувствую ее усталость, тревогу и тихую радость, что я рядом, и за нами наблюдает тот, кто притаился во тьме. И он в силах отнять ее у меня и уже навсегда.
Он в раздумьях, и его мысли черные и острые. Я должен уступить ему сейчас место, чтобы он понял меня и увидел, что я всего лишь хочу защитить тех, без кого и ему будет больно. Эти неуклюжие волчата и его крови. А еще я хочу услышать не только рык, но и тот мелодичный голос и почувствовать в шерсти тонкие теплые пальцы. Она целовала меня в нос, смеялась, лезла руками в пасть и расчесывала шерсть. А еще она вкусно пахла. Теперь я этот запах не чую. И я бы хотел облизать не только шерсть волчат, но и их кожу, лица и пальчики, а после услышать смех. Мне нравится смех, и он давно не звучал в моей жизни.
Вглядываюсь в желтые глаза и тихим примиряющим рыком прошу довериться мне. Впереди нас ждет что-то страшное, тоскливое и холодное. Она вздыхает и роняет голову на подушку. Закрываю глаза, и ухожу.
Без боли, надрыва возвращаю себе свое тело. Впервые за долгое время зверь отошел в сторону без моих попыток его загнать в тень. Илина не рычит, не фыркает и не скалит зубы. Лишь морщится.
— Кто бы мог подумать, — хрипло шепчу я, — он соскучился по твоим песням.
