Я отчетливо слышу, как в доме, мимо которого мы проходим, семья Вилленбергов ужинает, негромко переговариваясь между собой. За то время, что мы шли сюда, я, кажется, немного научилась управлять своей новой силой.
Ну или по крайней мере звуки теперь не оглушают меня, а образы не ослепляют. Я понимаю, что могу по желанию, как бы фокусировать и расфокусировать каждое из своих пяти чувств. Дается мне это пока с трудом, но я чувствую, что теперь я на правильном пути.
Лужайку перед домом бабушки давно не стригли, так что трава выросла выше, чем у всех остальных. Я иду по ней, увлекая за собой Суинберна, и чувствую, как травинки приятно щекочут мои ноги. С улыбкой смотрю на старый дом, с красной черепичной крышей и темной кирпичной кладкой на фасаде. Ничего не изменилось. Милый старый дом бабушки все такой же теплый, приветливый и уютный снаружи.
Жаль только, что внутри больше нет жизни…
Я засовываю руку в горшок с землей, в которую воткнута давно засохшая орхидея, и выуживаю оттуда ключ.
— Родители решили оставить дом таким, каким он был при ней, — говорю я Суинберну.
— Ты уверена, что не хочеш сообщить им?
— Мне нужно побыть одной, Чарли, мне нужно подумать обо всем, что случилось. Это лучшее место.
Я поднимаюсь по лестнице и иду в гардеробную. В доме, кажется, словно бабушка всего лишь вышла на несколько минут и вот-вот вернется. Там я нахожу костюм, оставшийся от дедушки, который был примерно такого же телосложения, как Суинберн.
Когда я спускаюсь, я застаю его с интересом разглядывающим портрет бабушки и дедушки. Два счастливых медных дракона, молодые, впереди у них вся жизнь, совсем, как у меня, они смотрят друг на друга с такой любовью, что сердце мое сжимается. Как жаль, что их нет рядом, когда они так нужны мне.
— Они такие счастливые, — говорит Чарли.
— Они были вместе всю жизнь, с самого детсва, и умерли в один день.
— А что с ними случилось? Ты никогда не рассказывала о них.
Я вздыхаю, пытаясь отогнать от себя мрачные воспоминания.
— Прости, — чарли тут же улавливает мои чувства. — Ничего не говори.
— Не за что извиняться, Чарли. Просто мне больно вспоминать об этом. С ними случился несчастный случай несколько лет назад. Вот костюм моего дедушки, я думаю он подойдет тебе. Не можешь же ты ходить повсюду в таком виде.
Суинберн рассеянно оглядывает себя и улыбается.
— Где тут можно вымыться? — спрашивает он.
— Так гораздо лучше! — говорю я, разглаживая складку на костюме, когда Суинберн приводит себя в порядок. Он даже как-то умудрился отмыть свою шевелюру холодной водой, так что теперь его медные волосы светятся, как новенькая монета.
— Совсем скоро все так или иначе узнают, Дженни. На месте твоей могилы теперь разрытая яма и пустой гроб, газетчики очень быстро раздуют из этого сенсацию и начнут осаждать всех твоих близких. Пусть уж лучше они узнают от меня, чем от них, — Я пойду к твоим родителям. Объясню им все.
— Спасибо, Чарли, — говорю я, понимая, что он прав. Нет никакого смысла прятаться. Нет никакого смысла скрываться. Но почему же у меня на душе так тяжело? Почему что-то так отчаянно удерживает меня от того, чтобы как можно скорее оказаться поближе к родным… А точнее поближе к Айвену?
Суинберн смотрит на меня долгим взглядом зеленых глаз, словно пытается понять, о чем я думаю, потом кивает мне.
— Я скоро.
Я провожаю его взглядом. Смотрю как он идет по траве, выходит на дорожку и идет по переулку. На повороте он оглядывается и взмахивает рукой. Я отчетливо вижу его взгляд и улыбку. Раньше с такого расстояния я увидела бы только неясный силуэт. Но теперь, даже в сгущающихся сумерках, я вижу каждый волосок в его шевелюре.
