Вместе с его приближением в голове разворачиваются воспоминания, с бешеной скоростью сменяя друг друга, заполняя мою пустующую память.
Вместе с ним приходит и боль, а за болью возвращается чувство времени.
7. 8
Суинберн
Я отворачиваюсь от могилы и спотыкаясь бегу прочь, подгоняемый косыми болезненными потоками дождя, заливающими теперь все дорожки, так что ботинки увязают в липкой грязи.
Сжимаю голову руками, пытаясь успокоить себя. Уговорить себя, что все это всего лишь игра моего воображения.
Джейн мертва, совершенно точно мертва и не может быть никаких сомнений в этом.
Перед глазами встает образ черного гроба, который словно бы тянет меня назад, как огромный магнит притягивает кусок неблагородного металла.
Я спотыкаюсь и падаю в грязь, словно что-то дергает меня. Я весь мокрый и грязный с ног до головы, поднимаюсь на ноги и оглядываюсь по сторонам. Тучи стали еще чернее, так что все вокруг кажется сумеречным, почти ночным.
Вокруг нет ни души. Кажется, все разошлись, попрятались, уехали и я теперь один в этом унылом месте.
Чтобы укрыться от ярости стихии я забегаю в сарайчик, который стоит возле ворот и в темноте спотыкаюсь о какие-то инструменты.
Те самые лопаты, которыми закапывали яму лежат сдесь, набросанные как попало. Мокрые комья земли налипшие на металлических языках, словно крошки застрявшие в зубах после еды.
Хватаюсь за сердце, которое почему-то колотится с каким-то незнакомым волнением, словно обруч сдавливает мою грудь и я дышу, глубоко и ровно, пока голова не начинает кружиться от перенасыщения воздухом и влагой.
— Кроме тебя никто не поможет, поторопись. Пожалуйста.
Снова я слышу голос и небо разрезает ослепительная молния. После чего оглушительный гром раскалывает небеса, отдаваясь в моей груди нестерпимой болью сомнения.
— Что это? — выкрикиваю я вдруг, чувствуя, что начинаю сходить с ума.
Неужели и правда безумие?
Я прижимаюсь спиной к ободранной стене сарая и закрываю глаза.
Нахожу медный отблеск моего эйдоса и стараюсь сосредоточиться на нем. Он трепещет, он взволнован так же как и я.
— Ты тоже слышал это? — обращаюсь я к нему и напрягаю все свои чувства, чтобы понять его ответ. Мой эйдос слабый, как у всех медных, но я долго тренировался, чтобы различать хоть что-то из того, что он пытается мне сообщить.
И на этот раз я без ошибки понимаю, что я не сошел с ума. Если это слышал и я и мой эйдос, значит это было. Было по правде…
Но что же мне делать?
Я закрываю лицо ладонями, пытаясь собрать столько медной силы, сколько есть в моем распоряжении. В сравнении с силой серебряных — это ничто, но мне хватит и этого, чтобы успокоиться, чтобы принять решение.
Эйдос трепещет, словно пытаясь сказать мне что-то еще, но я не понимаю. Я едва вижу его и едва слышу его неразборчивый голос, который больше похож не на звук, а на давно забытое воспоминание внутри моей головы.
— Что? Что ты хочешь?
И тут мысль вспышкой проносится в моей голове, и отвечаю ему.
— Нет…. Я не могу, это нельзя делать, об этом не может быть и речи.
Эйдос замирает и начинает пропадать, постепенно затухая, растворяясь в бесконечном ничто, которое служит ему домом, когда мы не говорим. Он сказал все, что хотел. Вот что это значит. Он перестал верить в меня.
— Стой! — кричу я и открываю глаза. — Подожди!
Он замирает и возвращается, меняя свою неуловимую форму, меняясь в размерах, но не покидая меня. Я чувствую, как вместе с его присутствием во мне прибавляется сил и уверенности.
