Измена. Стеклянный мост над обрывом - страница 29

– Но ведь ты не просто похлопал, это было очень больно, – всхлипывая, попыталась немного восстановить справедливость Лера. – Я не хочу больше так.

– Не хочешь – значит, будешь следить за своим поведением, – продолжал ее отчитывать муж. – И еще одно, – голос мужа зазвучал особо холодно и четко. – Никакого Славы в твоей, в нашей жизни больше быть не должно. Ни разговоров, ни совместных командировок, я уж не говорю о чем-то большем. Если, конечно, мы остаемся вместе. Вчера ты очень хорошо убедилась, что я могу быть жестким. Поэтому хорошенько подумай, остаемся ли мы вместе, или твои приключения со Славой будут продолжаться. Я не хочу наказывать тебя, волнений и тревожных эмоций мне сполна хватает на работе. А дома я хочу радости и тепла. Твоего тепла.

Лере хотелось возразить. Ей тоже хотелось тепла. Ей сколько лет хотелось тепла и опоры! Не получив этого, она добровольно похоронила себя в работе. Достигла многого, но радует ли это ее? Заменит ли успехи в карьере нежных прикосновений? Конечно, нет. Она бы обязательно это высказала, но за последние пол года Даня очень изменился. Он стал ее оберегать, стал более открытым, теплым. Возможно, отлепившись от мамы, став руководителем отдела он почувствовал силу, уверенность, он словно стал делиться этой силой и с Лерой, что она очень ценила.

Теперь уже нельзя было представить ситуацию, что кто-то, даже самый близкий вторгается в пространство их семьи просто так. Лера тихо улыбалась, когда он не менял планы по звонку матери, сообщал, что у них другие планы, а к ней они зайдут в другой раз. И заходили. Даниэль был заботливым сыном, теперь стал заботливым мужем. Лера не стала вспоминать прежние, холодные отношения, не хотелось затрагивать больную тему. Вместо этого она решила согласиться с мужем:

– Хорошо. О Славе можешь забыть, как и я. Но, пожалуйста, не делай так, чтобы я вновь и вновь погружалась в стыд и вину. Это невыносимо.

16. Глава 16. Взрыв произошел в субботу

Даню глубоко волновало поведение Леры. Первую неделю он не прикасался к ней, разумно полагая, что время должно несколько зарубцевать раны – как его, так и ее.

Он видел ее стремление угождать, загладить вину, и если сначала это даже как-то радовало, то потом начало беспокоить. Вот он целует ее, и она даже как-то отвечает, он ласкает мочку уха, шею, готовится ловить первый стон, притрагивается к груди, чтобы потом спуститься дальше, и тут Лера еле заметно выскользает из его рук. Сначала она находила какие-то причины, то срочный перевод, то надо к родителям поехать. Потом уже видела, что Даня начинает злиться и вроде даже как-то смирилась в необходимости близости, но сжималась до такой степени, что Даниэль сам чертыхался и отпускал ее из объятий. Лишь однажды он не выдержал и взял ее такую – смирившуюся, терпящую, а потом слышал, как она плачет в ванной. Он старался быть нежным, он говорил ласковые слова, но ее словно заморозили, это виноватое выражение лица убивало Даню. Он тогда начал со злостью таранить ее своим членом, надеясь поймать хоть какую-то эмоцию, и сам же себя ненавидел.

Что случилось? Может, он был излишне суров? Нежная девочка не привыкла к строгим воспитательным мерам, и он сломал ее тогда? Да нет, от десятка шлепков – заслуженных! – не ломается никто. А вот себя он ломал. Хотелось крушить все и вся, но он стучал в ванную, просил открыть дверь, целовал ее припухшие от недавних слез глаза. Он предлагал сходить вместе в ресторан – Лера говорила, что на диете; предлагал съездить отдохнуть только вдвоем – Лера говорила, что на работе аврал. Иногда его догоняла противная мысль, что Лера не хочет с ним близости потому, что готова дарить себя только Славе. Он еле сдерживался, чтобы не озвучивать эту мысль. Но однажды не сдержался.