Взрыв произошел в субботу. Лера после обеда поехала по своим женским делам – в парикмахерскую, а потом на маникюр. У Дани был приподнятое настроение. Он купил букет, вино, зажег свечи, разложил на столе легкие закуски – сыр, фрукты, шоколад. Как раз незадолго до прихода Леры приготовил стейк. Лера вроде оценила все по достоинству. Они давно вот так просто не сидели и не разговаривали. Играла легкая музыка, после первого бокала вина они даже танцевали медленный танец, чего не делали уже очень давно.
Даниэлю хотелось трогать, сжимать, ласкать, но он не хотел торопить ее. Во время танца он все же просунул ладонь в вырез платья и погладил упругую грудь, а потом через платье еле ощутимо потерся о горошину. Он был готов поклясться, что вырвал у Леры еле слышный стон, о котором давно мечтал. Стараясь не торопить, желая продлить вожделение, он предложил выпить еще по бокалу. Вот что тогда произошло? В какой момент магия исчезла совсем? Почему опять появилось это тупое виноватое выражение лица? Лера перестала отвечать на ласки, перестала ловить взгляд. Даниэль честно пытался разобраться в ситуации.
– Милая, все хорошо?
– Да, ты очень красиво накрыл ужин. Спасибо.
– Это ты красивая.
Даниэль нежно гладил скулы, целовал пальчики с новым маникюром в бледно-розовых тонах. И что он видит в ответ? Опущенная голова и взгляд, молящий, чтобы ее оставили в покое.
– Лера, что с тобой? Тебе не понравился вечер?
– Нет, все прекрасно. Ты умеешь все красиво преподнести.
– Тебе не понравился стейк?
– Ну что ты, говорю же, все хорошо, и получилось очень вкусно.
– Ты не хочешь, чтобы я к тебе прикасался?
– Я этого не говорила.
– Так в чем дело, вино не понравилось?
Молчание.
Даниэль чувствует, что говорит уже на повышенных тонах:
– Тебе не понравилось вино, я спрашиваю?
– Да, лучше другое покупать, – еле слышно лепечет Лера.
– А может и секс со мной тебе уже не нравится, поэтому ты прячешься за работу и все, что ни попадя? А теперь, значит, вино виновато? Со Славой лучше в постели??? – голос Даниэля уже не звучит, а гремит. Он рывком поднимается со стула, по пути нечаянно или специально смахивая бутылку со стола. Красивая, белая с бордовыми узорами скатерть заливается красной лужей.
Даниэль уходит курить, психует на себя, свою несдержанность, а когда возвращается видит Леру, которая старательно очищает скатерть от лужи вина, собирает осколки, подметает. Как же в груди жжет горечью из-за своей несдержанности! Он ждет, когда она выкинет осколки, помогает подмести остатки, берет ее руки в свои и говорит:
– Мне не нужно это все. Я виноват, я разбил, я уберу. Мне не нужен обед или ужин из трех блюд, и наглаживать простыни и рубашки я тоже не просил. Мне нужна ты, понимаешь, живая ты, а ты не суррогат, который я сейчас получаю.
Судорожный вздох Леры. Молчание, смирение, которое убивает. Или нет, Лера пытается что-то сказать, удивительно, но ее прорывает, оно говорит быстро, Даниэль еле успевает уловить суть:
– Я виновата. Я все разрушила. Ты прав был тогда. У нас только начиналась счастливая семейная жизнь, а я все разрушила. И да, мне тогда понравилось со Славой, можешь, как угодно ругаться, мне понравилось, из-за этого сейчас и плохо. Так не должно было быть. Он восхищался мной, или мне так казалось, а я растаяла как дурочка. Если бы я была его женщиной, и изменила, он бы посчитал это омерзительным. И это так и есть. Это грязь, которую невозможно смыть. Это как клеймо.
