Неловко дергаю ножом и режусь. Больно! Сегодня вечером я особенно рассеянна. На душе совсем неспокойно. Ник обещал прилететь, но его все нет. Могло ли его что-то задержать? Или это из-за того, что он все же своей силой мой амулет замаскировал?
Лес шумит и как будто стонет, даже ночные птицы притаились в ветвях деревьев и молчат. Я закрываю на ночь створки окна, но все равно не комфортно.
Когда я засыпаю, до меня доносится истошный вой, полный боли и бессилия. Он пробирает меня до самых костей. Я еще раз мысленно проверяю, закрыла ли я на ночь дверь, и проваливаюсь в тяжелый сон, в котором я убегаю от чего-то серого и безумно опасного, что может разорвать в клочки просто ради своего удовольствия.
Просыпаюсь на рассвете, когда первые лучи солнца едва-едва начинают проникать сквозь плотные ряды деревьев. Сердце бешено колотится, а я не могу понять, почему. Как будто я на самом деле бежала.
За окном впервые за несколько дней нет ни одного намека на дождь. Лес оживает и наполняется звуками. Мне бы успокоиться, но душа не на месте. Отвлекаю себя обычными утренними делами, но тревога только усиливается.
Перебираю в голове, отчего это может быть? Рэгвальд выследил меня? Нет, тогда бы он уже выломал эту дверь. С Ником беда? Возможно, но куда бежать, чтобы помочь?
Ответ приходит со стайкой соек. Они возбужденно кружат у моего дома и намекают, что нужно пойти за ними.
Накидываю шаль и выхожу. Птицы уводят меня вглубь леса по едва заметным тропкам, обводя мимо непролазных буреломов. Наверняка сама не смогу вернуться, все так быстро мелькает мимо. Придется просить о помощи.
Наконец, щебет птиц становится особенно громким. Я подхожу к тому месту, над которым они кружат — там лежит раненый песец. На его белоснежной шкурке растекается ярко-красное пятно. Кидаюсь к нему. Жив. Сойки тут же рассаживаются по веткам и наблюдают за тем, что я буду делать.
А что мне делать-то? Не брошу же я его тут.
В голову сразу приходят воспоминания, как однажды летая, мы с Рэгвальдом нашли раненого лисенка. Мы забрали его с собой, вылечили и выпустили. А потом Рэгвальд неделю возил меня в то самое место, и мы играли с лисенком как старые добрые знакомые.
От этих мыслей на душе становится тепло, а сердце наполняется уверенностью, что песца надо спасать. И что я смогу это сделать.
Кое-как сооружаю из веток настил, затаскиваю туда зверя и следую за птицами, которые показывают дорогу обратно. Она кажется в разы дольше. Я устаю, пока доволакиваю животное до домика и устало опускаюсь на траву у крыльца.
— Ну и что мне с тобой делать? — рассматриваю несчастного песца.
Он как будто слышит меня и тяжело вздыхает. Но ни глаз не открывает, ни ухом не ведет. Жалко.
Я поднимаюсь в дом, достаю из закромов травы для обработки ран. Заливаю их кипятком и тщательно растираю, чтобы как можно больше веществ перешло в жидкость.
Пока обрабатываю раны, зверь тихонечко рычит, дергается, но сил на что-то большее у него не хватает.
— Ну потерпи, малыш, — глажу его по белоснежной шерсти. Кровь я уже смыла, поэтому на боку была видна только некрасивая рваная рана. — Мне придется немного подштопать тебя. Но у тебя же быстро все заживет. Да, малыш?
В ответ чувствую недоверие и возмущение, которые перекрываются бессилием. Была бы у него возможность, он бы сбежал отсюда, не лежал вот так послушно. Но деваться-то некуда.
Слегка, насколько мне это позволяла магия, обезболиваю края раны и туго их стягиваю.
