Руки у него заняты мной, поэтому дверь он открывает с ноги. Да так, будто решил на ней выместить весь сдерживаемый гнев.
Вздрагиваю, когда дверь шарахает о стену. Да что уж, весь холл больницы вздрагивает.
Кто-то в коридоре удивлённо оглядывается, медсёстры замедляют шаг. Но слова ему сказать никто не решается.
Никто.
Кроме меня.
— Ты совсем охренел? — шиплю я возмущенно.
— Прости, — отвечает коротко.
А у меня даже рот от неожиданности открывается.
Прости?
Прости?!
Мы и такие слова оказывается знаем?
А за что? Только за дверь ли?! Или может заодно и за предательство решил, что прокатит извиниться?!
Не прокатит! Даже спасти меня от всех маньяков мира — не прокатит!
Мерзавец. Ненавижу!
Глеб подходит к стойке регистрации:
— Где у вас процедурный кабинет?
Женщина за стеклом, слегка удивлённая его напором, сначала растерянно поправляет очки, а потом начинает привычную волокиту:
— М-мужчина, подождите! Какой процедурный кабинет? Сначала оформитесь, предъявите документы, и у нас там очередь на процедуры вообще-то, придется подождать...
Глеб, не дослушав её, слегка подкидывает меня на руках, едва на плечо себе не закинув, и одной рукой вытаскивает из кармана брюк толстую пачку купюр. С глухим стуком кладёт их прямо на стойку, не сводя с женщины тяжёлого взгляда:
— Вот мои документы. Моей жене нужна помощь. Срочно! — голос его не терпит возражений.
Он привык к тому, что его приказы выполняются мгновенно и без возражений. А тут я возражаю на каждом шагу. Так он похоже решил на окружающих отыгрываться. Тиран!
Женщина широко раскрывает глаза, непроизвольно бросая взгляд на деньги, потом снова на нас, будто оценивая происходящее. Но замешательство длится всего секунду. Она молча кивает медсестре, та моментально вскакивает и суетливо ведёт нас по коридору в нужную сторону, бросая через плечо беспокойные взгляды.
В процедурном кабинете сразу же появляется врач — немолодая женщина с усталыми глазами, которая сначала хочет что-то сказать, но под взглядом Глеба замолкает и просто кивает на кушетку.
Он бережно опускает меня, почти нежно. И он ведь всегда так ко мне прикасался.
Я думала это любовь…
А оказывается ему всегда было меня мало.
От этой мысли мне становится только хуже.
Я сжимаю зубы, чтобы не показать, как меня трясёт. Как ненависть и боль, переплетаясь, душат меня.
— Вам нужно немного подождать за дверью, — наконец решается обратиться к Глебу врач.
И я молюсь, чтобы он послушал хотя бы эту тетушку. Надеясь хоть на мгновение остаться без его надзора.
Но он всё ещё не сводит с меня пристального взгляда. Будто читает меня. Изучает.
Словно впервые видит.
— Я останусь с женой, — отрезает безапелляционно и упрямо опускается на стул у стены.
— Что ж, — доктор вздыхает, кивает медсестре, мол она может идти, и подходит ко мне.
— Подождите, — останавливает Глеб медсестру, которая уже почти вышла за дверь: — В моей машине на заднем сиденье покойник. Заберите его оттуда и воскресите, чтобы моя жена не волновалась.
Медсестра таращит глаза, но только кивает, ничего не спрашивая, явно боясь задавать вопросы этому бугаю бандитской наружности.
Я не смотрю на него. Я вообще стараюсь не видеть ничего, кроме стерильно белых стен кабинета.
Мне хочется, чтобы его не было рядом. Хочется стереть его голос. Его прикосновения. Даже воспоминания о нём из моей головы.
Но я будто по привычке чувствую его присутствие каждой клеточкой своего тела.
