Изменение формы. Особая книга - страница 6

Как напутствие себе перед дорогой. Важно помнить, что этот текст не обо мне, не о Театре на Малой Бронной и, вообще, не о театре в широком понимании этого слова. Этот текст не о ностальгии по ушедшему.

За это время здание Театра на Малой Бронной закрылось на реконструкцию, сам театр переехал во Дворец на Яузе, стал не таким центровым по расположению и доступным по ценам. За эти годы многое поменялось, что-то отсоединилось, отпочковалось, показало истинное лицо, истерлось, как старая нитка, а что-то вдруг возникло, из пустоты, мечты, намерения и обоюдного желания.

Когда я пишу этот текст, мой телефон вибрирует и принимает сообщения от Веры Ивановны Бабичевой. Важно помнить, что этот текст не о нашей с ней творческой работе, встрече режиссера и актрисы, а самое главное – человеческой встрече. Нет. Я долго привыкал называть Веру Ивановну – Верой. Это была ее первая просьба, озвученная при личном знакомстве. Она просит об этом всех. Точнее, всех, кто имеет счастье работать с ней, знать ее близко, верить ей и созданным ею образам.

Мы встретились с Верой благодаря драматургу и поэту Владу Васюхину, когда готовили читку его пьесы «Беглец», где Вера блистательно сыграла педагога-репетитора по балету, в прошлом балерину Большого театра.

Это было волнительно. Меня успокаивало то, что я видел все актерские работы Веры, сыгранные на Малой Бронной, мог процитировать монологи. Я строил догадки, какая она, на какую из своих героинь больше всего похожа? Оказалось, что Вера совсем другая, но такая же настоящая, как и ее роли.

Актерам можно позавидовать. Они владеют удивительной способностью держать в себе, как в платяном шкафу, многообразие непохожих друг на друга образов. И чем эти образы дальше от природной органики актера – тем их ценность выше. Важно заметить, что я говорю сейчас о хорошем, одаренном актере. Хотя я не должен здесь об этом говорить.

Я не помню сюжетных линий спектакля «Особые люди», помню только фабулу, и то в общих чертах. В моей памяти сохранились не слова, а ощущение от финального монолога сотрудницы Фонда. Ее играла Вера. Надо признать, что я плохо запоминаю сюжет в прочитанных книгах, в просмотренных спектаклях, конечно, если речь не идет о хрестоматийных сюжетах. Я чаще всего ловлю воздух, ту самую атмосферу, которую удалось или не удалось создать на сцене. Я считываю психологический фон и эмоциональные жесты, фиксирую в памяти мизансцены, а потом ненароком, невольно использую их в своих режиссерских работах. Мой мастер в институте Кирилл Савельевич Стрежнев говорил нам, студентам: «Пишите все в свой компьютер», – и стучал по своему седому виску. Мой компьютер работает каким-то особым образом, зависая на чем-то незначительном, на мимолетном переходе, который другой бы и не заметил. Карта памяти стремительно заполняется, переполняется. Корзина до отказа набита «священным мусором» и сама уже, без моего вмешательства, удаляет важные файлы, а потом, тоже против моей воли, их возвращает.

Я попросил Веру наговорить мне в вотсапе монолог. Не тот, который звучит в конце спектакля. А свой, сегодняшний. Мы могли бы созвониться, и в этом звонке быть более конструктивными, опираясь на мои вопросы и Верины ответы. Но я попросил именно голосовое.

В последнее время мне важно слышать живой голос. В наши непростые, наэлектризованные времена (а когда они были другими?) тексты, которые поступают к нам в мессенджеры, трактуются нами порой предвзято, мы сами режиссируем чужие реплики, часто задавая им ошибочную интонацию. Пусть будет голосовое, пусть во время записи зазвонит телефон. Пусть палец съезжает со значка микрофона (у меня так всегда) и запись отправляется радостно в переполненную корзину. Пусть будут грубые склейки. Это документалистика, это будет она. Мне сложнее, у меня текст. Вы его читаете и тут же режиссируете его. А я зритель вашей режиссуры. Благодарный зритель.